Клевета наносит удары обыкновенно достойным людям, так черви предпочтительно набрасываются на лучшие фрукты.
Джонатан Свифт
Чурчхела, в миру Жозефина Анатольевна Дояркова, родилась в провинциальном городке где-то на юге России. Окончила там школу, а потом отправилась за высшим образованием и счастьем в Петербург.
Неизвестно, куда бы её завела судьба, но Жозефине повезло ─ она училась на факультете, где преподавал брат упомянутой выше Арины Степановны Меншиковой. Так косноязычная девочка из далекой губернии получила по протекции должность в фирме, в которой служил Воробьев.
В работе Дояркова была исполнительна и быстра, пусть и не блистала умом, не была въедлива и способна различать важные детали. Отмеченные ранее проблемы с речью со временем почти ушли, но корявый и неприятный выговор у Жозефины остался. Увы, это не было её главным недостатком.
Самыми неприглядными в образе Жозефины были её человеческие качества ─ природное жлобство в сочетании с махровым лицемерием: тем, кто был ниже по статусу, она откровенно и борзо хамила; с вышестоящими же Дояркова демонстрировала совершенно неприличное лизоблюдство, была готова угождать, льстить и поддакивать по всякому поводу ─ даже тогда, когда этого не требовалось.
Коллеги Жозефину не любили, и уж точно не уважали. Начальство терпело и пользовалось её услугами ─ почему бы не держать при себе человека, готового по своей воле докладывать обо всем услышанном и узнанном? Жозефина не стеснялась такой роли. Она даже гордилась своим доносительством: однажды Дояркова рассказала Андрею о том, что имеет для этого график ─ не реже раза в неделю ходит к Арине Степановне и передает той «все новости».
Своим фискальством Дояркова не только сохраняла и укрепляла расположение руководства ─ взамен Жозефина иногда получала информацию, крайне необходимую ей для последующих козней и интриг. Этого она тоже особо не скрывала.
Андрей плохо понимал, как человек с таким характером и повадками мог оказаться в фирме и так надолго в ней задержаться. По мнению Воробьева, Жозефина не была достойна этой работы ─ чего она заслуживала, так это торговать какой-нибудь чурчхелой на рынке.
Благодаря этому едкому определению, у Жозефины появилось прозвище, а закрепилось оно еще и потому, что с ним замечательно сочеталась внешность самой Доярковой ─ вся она состояла из каких-то смятых выпуклостей и невнятных перепоясинок.
Нельзя уверенно сказать, знала ли сама Жозефина о том, почему именно так её называют за глаза, но даже если и знала, то, похоже, на неё это никак не влияло ─ она упорно держалась за место, сюсюкая и пресмыкаясь перед начальством, одновременно продолжая вести себя с остальными как базарная хабалка.
Из множества историй, в которых Чурчхела проявляла чудеса бесстыдного подхалимажа и наглости, Андрею больше всего запомнилась одна, про «спутничек»…
Дело было в начале апреля, незадолго до двенадцатого числа. В один из солнечных и не по-апрельски теплых дней Воробьев решил выйти во двор ─ размять ноги и немного проветриться. Андрей медленно прохаживался взад и вперед по служебной парковке, периодически поглядывая в почтовую программу смартфона ─ он ждал сообщения от заказчика: товар был отложен и его следовало либо выкупить, либо снять с резерва.
Внезапно за спиной Воробьева прозвучал высокий женский голос, протяжно пропевший:
─ Привет, Андрей Сергеевич, прогуливаешься?
─ А?.. Привет Жозефина, ─ Андрей, занятый своими мыслями, не сразу понял, что это с ним здороваются. ─ Да, хожу вот, дышу.
─ Очень хорошо, что я тебя здесь застала, Андрей Сергеевич. Теперь не придется лишний раз подниматься к вам наверх. Я не против такой физкультуры, но зачем мне лишний раз ходить туда-сюда? ─ гнусаво затарабанила Жозефина. ─ Мы вот собираем деньги на подарок Степану Петровичу. Ко Дню космонавтики! Вы будете участвовать?
Степан Петрович был отцом Арины Степановны Меншиковой, ему было около 90 лет, и Андрей точно знал, что к космонавтике Степан Петрович никого отношения не имел.
─ Гм, Жозефина, ты в курсе, что Степан Петрович не летал в космос и никак с ним не связан? ─ с издевкой в голосе спросил Воробьев.
─ Конечно, что ж я дура что-ли! А какое это имеет значение? Главное в другом ─ он же наверняка, гм… ну, он же еще как-то помнит, что Гагарин улетел в космос?! ─ то ли утвердила, то ли спросила Жозефина.
─ Ты меня спрашиваешь, помнит он или нет? ─ Андрей понимал, что от него хотят денег, но не мог сообразить почему и на что.
─ Нет, я это с собой как-то вот так разговариваю, хи-хи! Нет, он точно должен помнить ─ это ж… это ж… Гагарин! Он должен помнить тот день, когда Гагарин… И Степану Петровичу будет приятно, что мы тоже помним… Ну, что он помнит! ─ Чурчхела захлебнулась восторгом.
─ Жозефина, объясни, какая связь между Степаном Петровичем и Гагариным? ─ чуть ли не по слогам произнося слова, попросил Андрей.
─ Какая связь? Да хоть никакой! Мы просто хотим вручить Арине Степановне подарочек для её папы! Ко Дню космонавтики, ─ все еще восторгаясь идее, ответила Чурчхела.
─ А, ну, если Арине Степановне… ─ теперь Андрей понял. ─ Был бы, как говорится, повод… Да, Жозефина?
─ Конечно! Мы вручим Арине Степановне спутничек! ─ Дояркова достала свой телефон. ─ Вот какой хорошенький спутничек ─ на нем он, то бишь Гагарин, и улетел. Посмотри!
На картинке, которую показала Андрею Чурчхела, в трех видах была изображена коробка со сборной пластмассовой моделью космического корабля «Буран».
─ Чурч… тьфу! Жозефина! Во-первых, Гагарин не только «улетел», но и вернулся. А, во-вторых, ты в курсе, что это совсем не тот корабль, на котором летал Гагарин? ─ с толикой раздражения спросил Андрей.
─ Да? Разве? А на каком он улетел? Гагарин, он же летчиком был. А этот как раз как самолет, с крыльями… ─ насторожилась Жозефина.
─ В том-то и дело, это «Буран», он с крыльями. На нем, кстати, люди вообще не летали. Да и сам «Буран» летал всего один раз, в 80-х. А у Гагарина был «Восток-1», у которого крыльев не было, ─ Андрею неохота было объяснять, но пришлось ─ зачем ставить Степана Петровича в неловкое положение из-за серости таких дарителей.
Спустя пару мгновений, он добавил:
─ И еще Жозефина, ты знаешь, что Степану Петровичу под 90 лет и у него болезнь Паркинсона? Ты понимаешь, что ему будет очень трудно собирать модель? Хоть «Бурана», хоть «Востока».
─ Ой, а мы об этом забыли… ─ Жозефина вышла из восторженного транса и вперилась своими слегка на выкате глазами в Андрея. ─ И что делать? А может тогда подарить ему кашпо? Арина Степановна любит кашпо.
─ Жозефина, если вы так жаждите поздравить дедушку и подлиз… ладно, порадовать Арину Степановну, то принесите ей тортик и хороший чай для Степана Петровича. Пусть это будет презент ко Дню космонавтики. А кашпо она сама себе купит.
─ Андрей Сергеевич, ты ─ гений! Отличная идея! На кашпо может не хватить, но на тортик и чай точно остались деньги! А спутничек, понимаешь, мы его уже купили, я своему сыну отдам ─ он модельки любит. Да и не пропадать же подарку! ─ обрадовалась и зачем-то поведала план присвоения спутничка Жозефина. ─ Спасибо тебе, дорогой Андрей Сергеевич! Так ты и твои в доле?
─ В доле? На покупку чего? Вам же хватает, ─ картинно разведя руки, удивился Андрей.
─ А?.. Ну, наверное, да. Тогда мы совсем не будем говорить Арине Степановне, что вы участвовали. Ладно, я побегу ─ надо еще с логистиков и бухгалтерии собрать деньги на спутничек. В смысле на тортик. Пока! ─ Жозефина заспешила в сторону корпуса, где обитали названные ею отделы…
Итак, Жозефина Дояркова. Что еще может вспомнить о ней Андрей?
«Да, похоже, что и говорить больше не о чем. Просто несимпатичный и нехороший человек».
Воробьев выбрал Жозефину в качестве первого обвиняемого по нескольким причинам. Прежде всего потому, что эта именно эта женщина заняла место Андрея после его ухода из фирмы. Хотя кто бы отказался?! Но тут был нюанс: Воробьев знал ─ сделала она это с радостью, и даже ходили слухи о том, что продвижение Доярковой обсуждалось с ней заранее. Таким образом, она могла быть в курсе происходящего с карьерой Андрея и как-то участвовать в приближении финала. Нет, он не мог утверждать этого наверняка, но хорошо видя гнилое нутро Жозефины, такую возможность не исключал.
Второй причиной для привлечения Доярковой к суду был хорошо известный Воробьеву факт ─ слишком часто она гадила окружающим через доносы и прочие пакости. Это само по себе уже требовало, как считал Андрей, некоего наказания.
Ну, и еще для Андрея было важным то, что из всех, кого предстояло привести на суд, личность и роль Чурчхелы были самыми, как ему казалось, простыми для оценки и анализа ─ именно с такого персонажа ему проще было начать.
Воробьев потратил не так много времени на обобщение своих мыслей насчет Жозефины и, в принципе, был уже готов рассказывать Оскару Ильичу о результатах. Но было что-то еще, чего явно не хватало ─ чего-то главного, чего Андрей никак не мог вспомнить и раскрыть.
Вот из-за этого «чего-то» он и не спешил на угол Садовой и Вознесенского.
Что еще было связано с Жозефиной?
Тот коньяк, что она принесла Воробьеву на прощание? Видимо, в обмен на получаемый от него отдел. А что коньяк? Какая-то дешевая дрянь, которую Андрей пить не стал, да и не собирался. Конечно, не нужно было его принимать, но Воробьев не захотел портить последний рабочий день пусть и мелким, но конфликтом: коньяк был вылит им в ближайший канализационный люк ─ не хотелось пачкать такой гадостью даже унитаз.
«Коньяк ─ ерунда! Что существенное я упустил? Что я забыл?!» ─ пытал себя Андрей изо дня в день, только это существенное всё равно никак не находилось.
И вот наконец-то, во время прогулки по Семенцам, а это было уже на десятый день с момента последнего визита к Оскару Ильичу, Воробьев вспомнил.
Наверное, Андрей забыл об этом, потому как событие произошло после его увольнения ─ то была случайная встреча на улице с бывшими подчиненными. Они болтали о планах Воробьева, о том, как ему живется без фирмы, об общих знакомых, а потом… потом он услышал нечто странное и вообще дикое…
Оказалось, что на протяжении бог знает какого времени сотрудникам фирмы упорно внушалось, что Андрей ─ тиран и мучитель: якобы он ужасно плохо и жестоко обращается со своими подчиненными, держит их в черном теле, не дает продыху, обижает и чуть ли не палками бьет за любую провинность.
Более Арины Степановны Меншиковой клеветали на Воробьева её верные подпевалы, а солировала в этом хоре… Жозефина Анатольевна Дояркова.
В качестве одного из доказательств были процитированы слова самой Жозефины, адресованные её новым, то есть бывшим воробьевским, подчиненным: дескать, теперь, без Андрея, вам, коллеги, жить и работать станет лучше, свободнее и веселее; Дояркова и тот, кто над ней (читай: Меншикова), не такие бесчеловечные как Воробьев, они как раз наоборот ─ хорошие, и всех-всех любят.
«Что ж, теперь можно уверенно сказать, что досье готово и доказательства собраны», ─ на руках у Андрея была не только общая характеристика обвиняемого, но и полное его изобличение.
Уже на следующий день Воробьев был в доме Городских учреждений и стучался в приоткрытую дверь комнаты Оскара Ильича.
─ Андрей Сергеевич, проходите, пожалуйста. Прошу вас не забыть про вкладыш, ─ прозвучал знакомый голос.
─ Здравствуйте, Оскар Ильич, ─ входя в комнату, ответил Андрей. ─ Я установил «заняты». Вам Борис позвонил?
─ Добрый день. Да, Борис видел вас на мониторах. Раздевайтесь и присаживайтесь. Вы с досье? ─ делопроизводитель закрыл и убрал в тумбу стола какую-то толстую книгу.
─ Да, Оскар Ильич, сегодня я с досье! ─ гордо и даже громче, чем следовало бы, почти торжественно провозгласил Воробьев.
─ Ага! Значит будет интересно, ─ Оскар Ильич вовсе не потирал руки или как-то гримасничал, но Андрей отчетливо распознал радостное предвкушение хозяина комнаты.
─ Не думаю, что так будет. Личность обвиняемой вовсе не примечательна, ─ пожал плечами Андрей, ─ и я бы сказал, что её дело вообще можно было не разбирать, но поскольку состав налицо, то я решил вынести это на суд.
Последнее слово, «суд», далось Воробьеву с некоторым трудом, но он себя пересилил и все-таки его произнес: «А чего теперь-то тушеваться? Раз начал, буду продолжать».
─ Правильно рассуждаете, Андрей Сергеевич, и правильно решили, ─ подбодрил Воробьева Оскар Ильич.
─ Хорошо. Наш первый обвиняемый ─ Жозефина Анатольевна Дояркова… ─ и Воробьев повел свой рассказ.
Оскар Ильич выслушал Андрея, ни разу его не перебив. Даже выражение лица делопроизводителя не менялось ─ казалось, он старался ухватить всё и полностью, важно оно или нет с точки зрения самого Воробьева: так было даже в те моменты, когда Андрей, улыбаясь, говорил про дурацкий спутничек Жозефины.
─ И вот к какому выводу, Оскар Ильич я пришел ─ умышленная дискредитация, клевета, ─ подытожил Андрей, ─ а уж с какой целью, думаю, это вторично.
─ Исходя из того, что я узнал, ─ сказал Оскар Ильич, ─ да, можно сделать такой вывод и согласиться с вами. Только, ─ здесь Оскар Ильич как бы запнулся, ─ Андрей Сергеевич, а вы действительно были хорошим начальником для ваших людей?
─ Что?! ─ чуть не подпрыгнул в кресле Воробьев.
─ Простите, Андрей Сергеевич, но мы не в игры здесь играем. Мы решаем чьи-то судьбы. Сегодня, например, судьбу Жозефины Анатольевны. И мне придется задавать вам подобные вопросы с тем, чтобы исключить какую-либо возможную предвзятость или ошибки в интерпретации событий, ─ пояснил Оскар Ильич. ─ Итак, вы были хорошим начальником?
Андрей отвел взгляд, но почти сразу ответил:
─ Да, я был хорошим начальником. Может быть, одним из лучших в фирме, это если говорить об отношении к подчиненным.
─ Андрей Сергеевич, давайте опираться на факты. Чтобы нам было проще, я буду спрашивать вас об отдельных аспектах вашей работы как руководителя, согласны?
─ Согласен, Оскар Ильич. Я буду отвечать честно, но если вопрос будет касаться того, о чём я говорить не могу, например, исходя из условий соглашения, которое я подписал при увольнении, или иных тайн фирмы, то, извините, я прямо об этом скажу и… моего ответа на ваш вопрос не последует.
В течение последующего получаса Андрей был под допросом. В какие-то моменты Воробьеву даже казалось, что судят сейчас вовсе не Дояркову, а и его самого, но для себя Андрей сразу решил, что такой подход оправдан и было бы гораздо хуже, если бы его слова не подвергались сомнению и сразу принимались на веру ─ он отвечал, хотя иногда почти сквозь зубы.
Не будем излагать здесь всё, что было спрошено и сказано в ответ, приведем лишь последний вопрос, заданный Оскаром Ильичом:
─ Андрей Сергеевич, вы уверены, что вот та ваша бывшая подчиненная не оговорила госпожу Дояркову умышленно или не приписала последней чужие слова?
─ Зачем ей это, Оскар Ильич? Влияния в фирме я не имею. А если это было бы сказано для меня, то…
─ Вот в этом-то и заключается суть моего предположения, Андрей Сергеевич! Что, если это было сказано с тем, чтобы донести до вас суть истинного отношения ваших же подчиненных? Но обыграть так, чтобы шло это якобы со стороны, а не от них самих?
─ Я думал об этом, Оскар Ильич. Есть нечто, что исключает подобное предположение. Первое, разговор был при свидетелях, и я видел подтверждение тем словам в глазах и реакциях людей. И второе, главное, ─ всё, что было сказано… нечто подобное я слышал и раньше, но говорилось это как бы мимоходом и в шутку. Сейчас, если честно, я удивляюсь своей наивности: я воспринимал слова о моей якобы строгости (а о другом-то речи не шло!), как безобидное подшучивание. Нет бы мне сразу разрушать эту инсинуацию, но… я был пассивен. И, сознаюсь, я особо не противился, думая, что мне это может быть даже на руку: ага, пусть все боятся. Вот и заигрался. Точнее, доигрался…
─ Понятно. Теперь, после нашего разговора, а вы наверняка сочли его допросом, озвучьте, пожалуйста, ваш окончательный вердикт.
Андрей без раздумий повторил то, что уже было сказано им ранее:
─ Виновна: клевета и дискредитация.
─ Андрей Сергеевич, дискредитация ─ понятие неоднозначное, его сложно дифференцировать от других смежных явлений, поэтому я бы предложил устоявшийся термин ─ умышленная недостоверная диффамация.
─ Оскар Ильич, а недостоверная диффамация, это что такое? ─ Андрей не был докой в подобных нюансах.
─ При недостоверной диффамации лицо, распространяющее ложные порочащие сведения, может делать это либо умышленно, либо нет. В первом случае, когда есть умысел, ─ это клевета. Во втором же, преступным будет считаться само разглашение порочащих сведений: по ошибке, по незнанию…
─ А… кажется понимаю, ─ Андрей кивнул головой, но для пущей уверенности всё-таки переспросил: ─ Оскар Ильич, то есть моя версия вердикта, а именно клевета, равна вашей умышленной недостоверной диффамации? И вы это поддерживаете?
─ Да, именно так, вы правильно поняли. И, да, поддерживаю. Готовьте досье на следующего фигуранта.
─ Я думал, что мы будем не только формулировать вердикт, но и… ─ хозяин комнаты не дал Андрею договорить:
─ Андрей Сергеевич, нет. Сперва мы изучим дела всех фигурантов, и только потом двинемся дальше. Поясню: в ходе дознания ваше внимание не должно быть отвлечено процедурами следующей, гм, назовем её ритуальной, части нашего дела; это может помешать.
─ Признаюсь, я несколько удивлен, Оскар Ильич, но поскольку правила устанавливаете вы…
─ Отлично, Андрей Сергеевич, спасибо. Пожалуй, на сегодня всё. Я останусь здесь ненадолго, а вы бегите. Я провожу.
Воробьев понял, что разговор окончен, и был рад этому, так как сам не хотел его продолжения ─ Андрею хотелось побыть одному и подумать.
Попрощавшись с делопроизводителем, Воробьев вышел из здания. Искать место для размышлений не требовалось ─ вокруг были улицы, бродить по которым Андрей мог часами. Просто бродить, не глядя по сторонам, но всегда зная, где он находится и куда выйдет в следующую минуту.
В этот вечер Воробьев гулял долго, а домой пришел уже перед самым закатом, что в питерском июне означает ближе к полуночи. Все уже спали. Андрей по-быстрому перекусил тем, что ему оставили на плите, принял отмеренную для такого нервного дня дозу транквилизатора ─ чешского пива ─ и улегся спать. Если говорить о результатах раздумий Воробьева, то ничего нового он не нашел ─ Андрей лишь подтвердил для себя, что отвечая на вопросы Оскара Ильича, был откровенен и не лукавил: там, где выглядел нелепым и наивным, то так оно и было; там, где ошибался ─ значит ошибался и это признавал; главное, он ни разу никого не оболгал. Осталась не решенной одна задача: как переключиться на следующего фигуранта и кто им станет?
Решить её помог сон. Вернее, содержащееся в нем указание.