Судья, который не способен карать, становится
Иоганн Вольфганг фон Гёте
в конце концов сообщником преступника.
Никто не знает, почему так случилось, но последующие три дня не дали Андрею никакой возможности думать о встрече, случившейся в доме Городских учреждений, ─ он был вовлечен в широкую заверть домашних дел и хлопот: внезапных, сумбурных, а подчас и с руганью ─ не одно, так другое.
И даже перед тем, как ложиться спать, а это вечернее время всегда предполагало хотя бы полчаса или час на развлечения ─ просмотр фильма или чтение, Воробьев был постоянно чем-то занят: ремонтировал настольные лампы, меняя в них патроны или выключатели; разбирал, чистил и собирал обратно ни с чего спятивший компьютер; срочно затачивал нежданно затупившийся нож, который назавтра был очень нужен родне.
Что странно, и вопреки новому воробьевскому подходу, исключающему делание ради делания, вся эта колготá, продолжавшаяся даже заполночь, воспринималась Андреем если не с радостью, но без раздражения. В какие-то моменты ему даже казалось, что он доволен своей занятостью.
Однако на четвертый день после той знаменательной грозы (к слову, погода после её ухода оставалась всё время идеальной ─ ни туч, ни намека на дождь), Андрей разом оказался совсем свободным и к нему тотчас пришли воспоминания об Оскаре Ильиче.
Подготовка, досье, дознание, суд, наказание… Суд чести, как сказал Оскар Ильич.
Пусть недолго и вовсе неглубоко, Воробьев изучал эту традицию, перенятую у Германии в середине XIX века ─ именно в ту пору в России были учреждены суды общества офицеров.
Но, как это часто случалось у нас, превосходная идея была здесь во многом выхолощена. Из-под возможного суда были выведены старшие чины ─ для их спокойствия и неприкосновенности. Эти старшие были как бы непогрешимы и, конечно, никак не могли быть судимы теми, кто ниже их по званию.
Позже большевики и их последыши извратили и изуродовали идею куда более: политический уклон, лицемерие и ханжество превратили суды чести в гадкую на них пародию ─ товарищеские суды, где заправляли и вели дела выскочки и карьеристы всех мастей, но не люди достойные и с моральным авторитетом.
Однако мы не ставим своей целью разбираться в истории всех метаморфоз, происходивших с судами чести в нашей стране. В этой связи у нас есть всего одна, другая задача ─ пояснить, что по мнению Андрея, предлагаемый Оскаром Ильичом суд, будет наиболее близок к исходной германской модели, где подсудны все и всегда, без сроков давности, пусть даже после завершения службы и не глядя на чины. Более того, как понимал Воробьев, Оскар Ильич даже не считал нужным принимать всерьез эти мелочи ─ если виновны, то заплатят сполна.
Если же говорить о полученном Андреем задании, то Воробьев чувствовал себя в очень странном положении ─ в его обязанности входило как проведение дознания в отношении подозреваемых, так и участие в процессе в роли судьи.
Можно предположить, что помимо общей нелепости всей истории с судом, осознание именно этого противоречия сильно озадачило Воробьева три дня тому назад. Пусть это и казалось игрой, как он тогда полагал.
Теперь Андрей должен был решить ─ играть в эту игру дальше или вовсе забыть о случившемся с ним в доме Городских учреждений.
Как быть? Увы, ответа на этот вопрос у него не было. Хуже того, он даже не мог представить, с какой стороны к этому подступиться.
Обсудить с кем-нибудь и спросить совета?
Выходить с этим за пределы семьи Воробьев даже не думал ─ ему это виделось глупым и даже позорным. Тогда только со своими?
С женой подобное было невозможно разбирать: имея на руках младенца, их сына, она не смогла бы всерьез слушать о таких второстепенных для неё вещах: не отмахнулась бы, конечно, но и составлять свое мнение не стала бы ─ ей не до того.
С матерью разговор бы завязался, но непременно ушел бы в направлении возможной корысти Оскара Ильича, мошенничества с его стороны и других последующих неприятностей. Зачем лишний раз нервировать маму ─ уже пожилого человека ─ такой ерундой?
«А что предложил бы любимый и мудрый товарищ, мой сибирский кот? Как бы он отнесся ко всему произошедшему?..» ─ вот тогда-то Воробьеву, жонглирующему этими дурашливыми мыслями и глядящему на уютно устроившегося и дремлющего в покрытом шерстяным пледом кресле верного друга-кота, пришла в голову другая, курьезная и особенная идея: а не посоветоваться ли… с самим автором его, Андрея, затруднения, то есть с Оскаром Ильичом?!
Это могло показаться парадоксальным, но другого варианта Воробьев не видел. Ведь главное, что его смущало, заключалось в самой возможности принимать всерьез то, что говорилось на углу Садовой и Вознесенского. Следовал единственно правильный вывод: пойти туда еще раз и удостовериться.
Формальный повод для визита был легко изобретен Андреем: среди тех, кого он намечал в подсудимые, были такие, кого, по его мнению, можно считать виновными, но в то же время их вина не казалось Воробьеву столь значительной, чтобы выносить её на публику, а тем более на суд. Отсюда вопрос: что считать мерой вины и есть ли она вообще, такая мера? Или применительно к суду чести в трактовке Оскара Ильича есть только вина и невиновность?
Андрей быстро собрался и отправился в дом Городских учреждений: термос сладкого чая и пакет с конфетами были положены в рюкзак и сопровождали Воробьева в дороге. Зонт он, как обычно, оставил дома…
Придя на место менее чем через полчаса, то есть к четырем пополудни, Андрей растерялся: найти дорогу к комнате Оскара Ильича оказалось не так просто ─ это тогда, при прощании на улице, Воробьеву думалось, что он всё прекрасно запомнил, но как только он зашел в здание, его уверенность сразу улетучилась: «А теперь куда?»
Благо вскоре нашелся некто, кто спас положение ─ заложив руки за спину и, видимо, от скуки рассматривая сводчатый потолок, по залу прохаживался охранник, вовсе не замеченный Андреем в его прошлый внезапный визит. Подойдя к мужчине в форме и деликатно кашлянув для привлечения внимания, Воробьев задал свой вопрос.
Отвлекшись от потолка и услышав про архив, охранник как-то сразу оживился и даже расположился к Андрею ─ протянув руку для знакомства, он представился: его звали Борисом и он «всегда здесь», в крайнем случае ─ «там, перед мониторами, в подсобке».
Борису-охраннику было около пятидесяти с небольшим. Невысокий, с брюшком, но плотно сбитый и очень подвижный. С умными глазами и топорщащимися усами. Смуглая кожа и ярко выраженные среднеазиатские черты его лица резко контрастировали с безупречным питерским выговором.
Пожав Борису руку, Андрей назвал своё имя. «Симпатичный дядька», ─ Воробьев легко сходился с людьми, никогда не принимая в расчет, какой они должности или звания.
После состоявшегося знакомства, Борис выдал Воробьеву подробные инструкции: куда нужно идти, как и где поворачивать. У Андрея создалось впечатление, что Борис не только знает Оскара Ильича, но и уважая его, старается всячески помогать посетителям архива.
«Что ж, по крайней мере, мне это не приснилось. Оскар Ильич и его комната существуют», ─ улыбнулся про себя Воробьев, поднимаясь по лестнице.
Подойдя к нужной двери и уже было потянувшись к её ручке, Андрей сначала на секунду замер, а затем грустно усмехнулся ─ на бронзовом вкладыше было указано «заняты».
«Вот ведь, я такого не ожидал. Ладно, пойду обратно, видать не судьба». Но не успел он додумать эту мысль до конца, как дверь начала распахиваться, а за ней, приветливо, но как показалось Андрею и немного ехидно, улыбаясь, возник хозяин комнаты.
─ Здравствуйте, Андрей Сергеевич, проходите.
─ Добрый день, Оскар Ильич. Спасибо. Я решил, что вы заняты, ─ указывая на вкладыш, запинаясь, и почему-то оправдывающимся тоном ответил Андрей.
─ Да, теперь мы заняты. Я только что переменил.
─ Но как вы поняли, что мы… В общем, что я уже здесь?! ─ с нескрываемым удивлением спросил Воробьев.
─ Магия, чистая магия!
─ Чего?
─ Да шучу я! Мне Борис снизу позвонил и сказал, что вы идете, ─ Оскар Ильич, похоже был рад эффекту, произведенному его шуткой: ─ Хорошо. Мне была интересна ваша реакция, а судя по ней можно сделать вывод, что этот визит для вас хоть сколько-нибудь, но важен. И хватит нам стоять в дверях, входите же. Где шкаф и прочее, вы знаете.
Комната не изменилась с прошлого визита Андрея. Единственное, что отличалось, относилось к плотным, черно-коричневым шторам, ─ теперь они наполовину закрывали окна, из которых по косой било солнце.
Расположив вещи в шкафу, Андрей пошел устраиваться в том же «своем», великолепном по форме и исполнению, но неудобном кресле. На сей раз Оскар Ильич чаю не предложил.
Гость и хозяин уселись у стола и помолчали какое-то время, разглядывая друг друга и обстановку комнаты.
─ Вы решились? Начали составлять первое досье? ─ первым спросил Оскар Ильич.
─ Нет, не начинал. У меня дома все три дня был форменный дурдом. И я… можно напрямоту?
─ Только так, и никак иначе, ─ тон хозяина был одобрительным, но в то же время требовательным. По крайней мере таким он показался Андрею.
─ Хорошо. Оскар Ильич, о нашей встрече я вспомнил только сегодня, но не смог сообразить, как я должен себя повести ─ какая-то растерянность: я почувствовал себя дураком, вляпавшимся в глупую, простите, историю, где не поймешь, что правда, а что полный бред.
─ Андрей Сергеевич, а вам не кажется, что вы как раз сейчас валяете этого самого дурака, ─ с улыбкой ответил Оскар Ильич. ─ Вам самому это не видится смешным?
─ Смешным? Почему мне должно быть смешно? С чего бы?! ─ Андрей оторопел.
─ Да потому, что если бы у вас была растерянность, как вы говорите, то вы бы ни за что не пришли. Вы здесь сегодня из-за того, что хотите получить от меня поддержку вашим действиям, ─ пояснил Оскар Ильич.
─ Не совсем так. Совсем не так! ─ голос Андрей начал меняться от спокойного к возмущенному ─ он понимал, что начинает терять контроль над собой. ─ Я хотел понять, нужно ли мне ввязываться в эти самые действия!
─ Придя сегодня, вы уже решили ввязаться. Зачем вы сами себе врете, да еще и меня пытаетесь обмануть? Хотите всех запутать? ─ спросил собеседник, глядя Андрею в глаза.
─ Вру, обманываю, запутываю? Что это вы?! Оскар Ильич, знаете, я бы сказал, что… что вы, гм… вы слишком категоричны, ─ последние слова были совсем не теми, что хотел произнести Андрей, но он все-таки сдержался и не стал переводить разговор в перебранку.
─ Постойте, не кипятитесь. Я просто воспользовался тем же правом, что ранее получили вы ─ правом говорить начистоту. Вы всё решили, но, да, пока не всё понимаете. Не беспокойтесь, это нормально. Вам потребуется не так много времени и вы поймете.
─ Что пойму?
─ Вы поймете, ─ приподнявшись в кресле, облокотившись на стол и приблизившись к Воробьеву, продолжил Оскар Ильич, ─ что пряча долгое время свой гнев за ширмами то обиды, то безразличия, вы вредили себе. Вы скрывали, даже от себя, свое желание.
Теперь Воробьев точно видел, что он не ошибся, думая искать ответ здесь, у этого человека, но по инерции переспросил, всё еще раздувая ноздри:
─ Я? Желание?
─ Конечно, желание. В прошлый раз вы прикрылись фразой о «сдвиге в лучшую сторону», но ведь это были лишь красивые слова, так? Кого и куда вы там собирались сдвигать, а? ─ развеселился вдруг Оскар Ильич.
─ Я хотел чтобы кое-кто понял, что можно вести себя иначе, что есть такие понятия как совесть, благодарность, уважение к людям, в конце концов! ─ начал все еще негодующе, но уже скорее театрально спорить и протестовать Андрей.
─ Ну, есть. И что?! Вы всерьез думаете, что обманщика, подлеца или предателя можно перевоспитать проповедью или укротить молитвой?! Глупости! Да вы и сами это знаете. Их можно только изобличать, судить и карать, Андрей Сергеевич! Или вы мучеником всепрощающим вздумали стать? Тогда, друг мой, к докторам ступайте, они такое оценят. Как там это у них называется? Шизофрения? Не важно. Станете очередным экспонатом в коллекции из таких же ненормальных. Вы здесь чтобы узнать как наказать. А я, между прочим, именно это сразу вам и предложил при нашей первой встрече! И вы ведь не отказались!
После этих слов, которые могли бы быть расценены как обидные, в голове Воробьева что-то щелкнуло и окончательно переключилось ─ он получил то, что хотел.
Всё встало на свои места и Андрей понял, что его беспокоило. Да, много раз он вступал в драку, сразу реагируя на выпад в свою сторону. Иногда мог немного отсрочить ответ, но он никогда не умел наказывать врага хладнокровно и методично. Что ж, значит, настала пора научиться и этому.
─ Спасибо, Оскар Ильич. Сейчас вы сделали то, что я от вас ждал. Я выяснил, что хотел. Я, действительно, в какой-то степени валял дурака и провоцировал вас на это объяснение. Всё верно, я хочу наказать. Простите, что нес чушь, ─ Андрей говорил уже абсолютно спокойно.
─ Эх, а я-то дал отповедь! ─ добродушно рассмеялся Оскар Ильич. ─ Нет, я, конечно, понимал, что именно вам от меня нужно, но вот увлекся, наверное, чересчур. Если где-то перестарался, то уж простите!
─ Нет, всё хорошо получилось и окончилось миром! ─ Андрей тоже смеялся, ему стало легко и он этому радовался.
─ Ну и славно. Какие планы, Андрей Сергеевич? Домой или куда-то еще?
─ У меня к вам есть еще один вопрос. Можно?
─ Конечно, задавайте.
─ Суть вот в чём: подсудимые могут быть виновны, но их вина, по-моему, может недостаточно, гм, значительна для рассмотрения судом. Что считать мерой вины и есть ли такая мера?
─ Андрей Сергеевич, вы, как я полагаю, не юрист?
─ Нет, но я работал с нормативными документами и законами ─ в фирме пришлось изучать. Еще было правоведение в институте, но не скажу, чтобы я был силен в теории права, ─ честно признался Воробьев.
─ Тогда я не буду заходить в дебри и объяснять все термины и понятия. Для нас будет важным…
Оскар Ильич достал из тумбы ноутбук, включил его, начал что-то искать, а вскоре объявил:
─ Вот это: «Степень вины определяется наличием в действиях виновного либо умысла, либо неосторожности; при этом наказание последует в обоих случаях, а будет лишь разниться его суровость.
─ То есть, Оскар Ильич, если кто-то виновен, то ведем его на суд? ─ уточнил Андрей, хотя и так всё уже понял.
─ Совершенно верно, ведите всех, ─ ответил собеседник, ─ а там посмотрим, кто имел умысел, а кто был лишь неосторожен в своих действиях по легкомыслию или небрежности.
─ Ясно, так и поступлю.
─ Чем вы занимаетесь в свободное время? ─ внезапно переменил тему делопроизводитель.
─ Гм, если коротко, то или чем-то по дому, или просто хожу по городу ─ смотрю, любуюсь и изучаю, ─ бесхитростно отвлекаясь на свое, ответил Воробьев.
─ Отлично! Это то, что нужно, ─ утвердил Оскар Ильич. ─ Вот план и метод: когда вы будете гулять, постарайтесь уделять хотя бы полчаса анализу характеристик какого-либо одного подозреваемого и событий, с ним связанных. Я понимаю, вы не станете делать это регулярно, да и неправильно получилось бы ─ иначе ваше увлечение потеряет для вас ценность.
─ Оскар Ильич, а если я за эти полчаса не разберусь (да и точно не разберусь!) с одним персонажем? ─ удивленно спросил Андрей.
─ Так и не надо! Разве я об этом сказал? ─ так же удивился Оскар Ильч. ─ Я лишь о том, что раз за разом вы сможете полнее и глубже составлять свое представление о человеке. Потом, ну, может через месяц, у вас на руках будет полное досье, которое мы с вами вместе изучим и вместе же вынесем вердикт.
─ Если так, то мне нравится ваш план, ─ согласился Андрей. ─ Оскар Ильич, значит, я не ограничен по времени?
─ Конечно, Андрей Сергеевич, совершенно неограниченны, ─ подтвердил Оскар Ильич, а затем добавил: ─ Только с началом работы не затягивайте, хорошо?
─ Нет, теперь уж точно не стану.
─ Тогда, думаю, пора по домам, Андрей Сергеевич. Вы говорили, что в Лештуковом живете? Можем вместе дойти до Фонтанки…
Пока шли к речке ничего серьезного они не обсуждали: поговорили о погоде, обычной в июне; о той грозе; о любимых районах прогулок Андрея и прочем отвлеченном. Единственное, что для верности уточнил Воробьев ─ время, точнее, день недели, подходящий для своего следующего визита в дом Городских учреждений, на что получил ожидаемый ответ: можно приходить когда угодно, даже в выходные; главное, не раньше десяти утра и не позднее шести вечера.
Попрощавшись на Измайловском мосту, Андрей и Оскар Ильич разошлись в разные стороны. Воробьев свернул в сторону Московского проспекта: он хотел посидеть в сквере, попить чаю и подумать ─ нужно было выбрать того, кто станет первым обвиняемым…