Не у всякого был друг.
Антуан де Сент-Экзюпери
Подобные сны Андрей теперь видит редко, но они всегда оставляют дурное послевкусие: он на улице, среди людей; спешит куда-то, понимая, что не готов к предстоящему; да и одет он неподобающе ─ на нем, например, только нижнее белье.
Именно такое приснилось Воробьеву: в одних семейных трусах он быстро шел по Загородному проспекту, торопясь в школу, и к сегодняшнему экзамену по русскому языку был явно не готов, а тут еще рядом она, невесть откуда взявшаяся Лиза, посмеивающаяся над внешним видом Андрея и пророчащая ему провал в классе. В том сне они почти не разговаривали ─ Воробьева больше волновали ответы на очевидные вопросы: где остались штаны, равно как и всё остальное из одежды, и зачем он, дурак, не занимался русским?!
Очнувшись ото сна, Андрей понял, что именно Лизе будет посвящено следующее разбирательство у Оскара Ильича. Мысль эта была яркой, и решение казалось очевидным, однако далось оно нелегко ─ Воробьев всё еще думал о Лизе как о человеке, которому стоит доверять и на которого можно рассчитывать. А здесь как?! Вести её в суд?..
Когда-то Лиза Коваленко, в девичестве Окунева, была одноклассницей Андрея, и в фирму привел её он. Привел, кстати, крайне удачно ─ на должность старшей в имевшем значимость отделе, пусть и был тот отдел поначалу совсем крохотным.
Воробьев эту значимость всеми силами поддерживал, а без его участия и помощи, Лизе в фирме было бы не удержаться. Роль Андрея может показаться не вполне очевидной, но по сути всё просто.
Во-первых, чем лучше работали Коваленко и её подчиненные, тем бόльшие сложности могли возникать у других подразделений ─ не из-за вредности Лизы или чего-то подобного, а вследствие функций её подразделения и их влияния на ход общего дела: некоторые коллеги не успевали выполнять требуемое законом и роптали; соответственно, нужно было вмешиваться, защищать, а еще лучше ─ предупреждать конфликты, формулируя и внедряя в практику понятные для всех правила. Этим и занимался Воробьев.
Во-вторых, в фирме Лизу никто не знал ─ она была чужой, пришедшей из другой сферы. Более того, сама Коваленко не отличалась обаянием и умением располагать к себе людей ─ несмотря на вежливость и способность сдерживать эмоции, она была упряма и несговорчива. Поэтому тут тоже нужно было прикрытие ─ Андрей делал всё, чтобы создать для Лизы образ исключительно полезного для фирмы специалиста, уникального и самого лучшего из всех, кого можно найти по этому профилю.
Нужно сказать, и это правда, что как работник Лиза была великолепна. Воробьев даже гордился тем, что именно он позвал её на эту должность ─ он был уверен в Коваленко полностью и всегда. Вместе они сделали много хорошего и важного: создали затребованное новыми условиями производство; оснастили его всем необходимым; набрали людей; получили разрешения от государства; освоили то, чего раньше в фирме никто не делал…
Андрей курировал всё, что было связано с Лизой и её работой, отстаивал её интересы, даже с Меншиковой неоднократно ссорился ─ Арина Степановна почему-то сразу невзлюбила Коваленко: во всем искала ошибки и лишние траты; не хотела соглашаться с мнением Лизы; считала её слишком требовательной и вообще занозой. Воробьев вступался, объяснял, уговаривал. Знала ли Лиза об этом? Андрея это не интересовало. Он так поступал не ради благодарности: он думал о деле и отстаивал принцип справедливости ─ если Коваленко права, а Воробьев это понимал, то видел своей обязанностью ей помочь.
Приложив немалые усилия, Андрей своего добился ─ Лиза закрепилась в фирме, её стали принимать всерьез, и даже Меншикова начала с Коваленко как бы дружить. Увидев это, Воробьев расслабился (нет чтоб насторожиться!) и перестал следить за их взаимоотношениями, а потом… потом Лиза объявила ему, что переезжает: она вместе с отделом будет работать в другом здании; кроме этого, Андрей лишался доступа к её базам данных.
Переезд и ограничение в доступе к информации были невозможны без участия Арины Степановны. Очевидно, всё это она санкционировала, причем за спиной Воробьева ─ раз уж он узнал об этом последним.
Теперь Андрей мог лишь гадать, но он не преуменьшал вероятности того, что эта история была исходно инспирирована Меншиковой: именно в тот период она начала умерять влияние Воробьева в фирме; именно тогда она начала его сдерживать и затирать. Разобщить Коваленко и Андрея, переманить Лизу на свою сторону и тем самым ослабить его позицию ─ это вполне в стиле Арины Степановны.
Так и или иначе, Лиза выбрала нового, более влиятельного компаньона…
Выслушал уведомление о переезде, Воробьев вспылил и побушевал немного, на словах лишь, конечно, но все же не ожесточился по отношению к Коваленко ─ через день он уже улыбнулся ей при встрече.
Много раз после этого Андрей замечал, что Лиза ведет себя «как-то не так». Однако вопреки здравому смыслу, он при каждом новом случае зачем-то придумывал для неё оправдания ─ Воробьев по-прежнему считал Лизу своим надежным товарищем.
Так работало его сознание, но подсознание вело себя по-другому: чем дальше, тем меньше Андрею хотелось быть откровенным с Коваленко. Он часто задавался вопросом: «Отчего я не хочу с ней искренне говорить?» Его это беспокоило, но размышлять об этом он не хотел ─ Воробьев прятался от правды. И делал это так ловко, что даже после своего увольнения удивлялся, почему Лиза не встала на его сторону: «Она была одной из тех немногих, кого бы выслушали, но она ничего не сделала, а только причитала: «Ох, ах! Да как же так?»
Андрею было сложно подвести горький итог: «Я обучил Лизу нашим правилам, охранял её интересы годами, дрался за неё, подыгрывал во всем. Я не только привел её на хорошее место, но и обеспечил выживание в фирме, помог подобрать людей. Опекал их отдел, боролся за их зарплаты и премии. Но когда помощь потребовалась мне, Лиза не вступилась. Даже слова в мою поддержку не сказала. Она меня… предала?» ─ в конце концов вывел Воробьев. Такая формула ему не нравилась ─ он не хотел видеть Лизу в подобном свете.
Андрей помучился с неделю ─ говорить об этом с Оскаром Ильичом ему виделось неловким и неправильным: «Если я веду на суд товарища, пусть и предавшего меня, то ведь тогда я тоже… предатель?» Однако, он себя пересилил…
В доме Городских учреждений всё было по-прежнему: Борис, прохаживающийся в холле и по-восточному бурно радующийся встрече; приоткрытая дверь архива и вкладыш, который нужно перевернуть; приветствия; шкаф для одежды; рассаживание у стола.
─ Оскар Ильич, выбрать следующего фигуранта мне помог, гм, сон, но идти к вам с этим было сложно и, я бы сказал, даже тошно, ─ начал Андрей. ─ Фигурант, то есть обвиняемая, ─ моя давнишняя знакомая, еще со школьных времен, Елизавета Геннадьевна Коваленко. Если честно, я считал её своим товарищем, обвинять которого, пускай и после некоторых событий, ну, как-то нехорошо, по-моему.
─ Погодите, Андрей Сергеевич, вы говорите, что были некие события и они, эти события, судя по всему, что-то значили?
─ Да, Оскар Ильич, события были. Я полагаю, меня предали.
─ Если вас предали, то почему вы считаете, что говорить об этом нехорошо? Вы не же оговариваете, не предоставляете заведомо ложные сведения? ─ Оскар Ильич включился в разбирательство со свойственной ему манерой находить точные определения.
─ Нет, конечно. Правила я знаю: не стану лгать, порочить и прочее, ─ подтвердил Андрей, ─ но мне непросто говорить о человеке, в которого я верил.
─ Ну, Андрей Сегреевич, тогда вы верили, а теперь нет. Какой напрашивается вывод?
─ Если теперь я не верю в этого человека, ─ Андрей понял указание, ─ то могу говорить о его… преступлении.
─ Именно! ─ Оскар Ильич был доволен скорым и верным ответом Воробьева и сразу продолжил. ─ Человек, который был товарищем, а именно таким образом вами были обозначены существовавшие отношения, вас предал? В чем заключалось предательство? Поясните.
─ Оскар Ильич, я начинаю? ─ спросив ради соблюдения формальностей и дождавшись утвердительного кивка в ответ, Андрей изложил историю Елизаветы Коваленко: о том, как и зачем он позвал её в фирму; о том, что они вместе сделали полезного; о том, чем всё закончилось.
─ Что ж, обычная история ─ вы кого-то принимаете, опекаете, учите, а потом о вас забывают.
─ Да, Оскар Ильич, согласен. В моей практике такое бывало не раз ─ многих людей я брал на работу, помогал освоиться, обучал. Потом они обретали самостоятельность и отдалялись от меня настолько, что даже я переставал думать о них, как о своих учениках. Это нормально, в этом нет ничего предосудительного и, конечно, в подобных случаях не может быть и речи о предательстве. Однако, понимаете, в истории с Коваленко есть кое-что еще ─ я всё-таки считал её своим… другом.
─ Другом? ─ Оскар Ильич, сидевший до этого в расслабленной позе, резко распрямил спину, снял очки и внимательно посмотрел на Андрея. ─ Вы считали Елизавету Геннадьевну своим другом?!
Воробьев понял, что сейчас им было сказано главное во всей этой истории. Это было тем, что мешало ему все дни, когда он не решался идти с досье на Коваленко в дом Городских учреждений ─ он считал Лизу другом. Другом, которому можно верить и на которого можно полагаться.
─ Да, Оскар Ильич, другом.
─ В таком случае, Андрей Сергеевич, в своем рассказе и преамбуле к нему вы использовали неточные определения. Вы согласны? ─ эти слова Оскара Ильича прозвучали скорее как констатация, нежели вопрос.
─ Нет, я не согласен, Оскар Ильич, ─ возразил Воробьев ровным тоном, хотя ему и хотелось нецензурно выругаться в свой же адрес. ─ Первое не отменяет второго ─ Коваленко была мне товарищем по работе, союзником, но… я считал её и другом.
─ Пусть так. А считала ли Елизавета Геннадьевна вас своим другом?
─ Используя предложенный вами подход, Оскар Ильич, то есть определяя ситуацию не на всем отрезке времени, а в его конкретной точке, можно сделать вывод, что на момент моего увольнения Лиза так уже не считала, ─ заключил Андрей.
─ А ранее, Андрей Сергеевич, она относилась к вам как к другу?
─ Думаю, что да. Я не раз слышал от неё такое определение в свой адрес. Да и в целом наши отношения, я полагаю, были хорошими ─ у нас были схожие взгляды и подходы к решению многих задач.
─ Андрей Сергеевич, есть лишь два варианта. Первый: Елизавета Геннадьевна всё время лицемерила, прикидываясь вашим другом, ─ Оскар Ильич сделал небольшую паузу, давая Андрею время на обдумывание. ─ Второй: в какой-то момент она вдруг прекратила дружбу с вами, но делала вид, что ничего не изменилось.
─ Точно не первое, Оскар Ильич, скорее второе. Почти два десятка лет ─ слишком длинная пьеса даже для гениального актера ─ никто бы не смог столь долгое время притворяться.
─ О, Андрей Сергеевич, вы недооцениваете таланты подлецов! Они способны на такое, что актерам даже не снилось! ─ хохотнул делопроизводитель. ─ Извините, что перебил и… ёрничаю.
─ Подлецов? Я не думал о Лизе… Ладно… Наверное, поворотным моментом был тот самый переезд отдела Лизы ─ тогда она хотела…
И вот тут Воробьев наконец-то понял!
─ Оскар Ильич, я должен снять обвинение в предательстве. Я ошибся. Думаю, что можно об этом фигуранте забыть. Простите, что отнял у вас время на рассмотрение дела Коваленко.
Сложно описать чувства Воробьева в тот момент. С одной стороны, ему стало легче ─ друг его не предавал. С другой же, Андрей как в пропасть провалился, осознав, что его друг, коим он считал Лизу, на самом деле был недругом: «Как же я раньше этого не понимал?! Я же видел, что она ведет себя странно. Чувствовал, что откровенничать с ней не хочется. Почему я не отрефлексировал всё это?» У Воробьева внезапно заболела голова.
─ Андрей Сергеевич, ну, перестаньте. Да, вы построили обвинение на основе неверных предположений, но вы не ошиблись в том, что этот фигурант достоин быть осужденным.
─ Оскар Ильич, что вы имеете в виду? Я вел на суд подозреваемого в предательстве, а привел лицемера! ─ выпалил Воробьев.
─ Не просто лицемера, но и подлеца, Андрей Сергеевич! А вы знаете, что подлость, по сути своей, может быть равна деликту, в том числе и длящегося характера?
Воробье закрыл глаза и принялся растирать пальцами виски.
─ Оскар Ильич, я сейчас не готов знакомиться с новыми терминами. Мне б со своими мыслями разобраться…
─ Андрей Сергеевич, давайте поступим следующим образом: мы отвлечемся на какое-то время от личности фигуранта и всего, что с ним связано, а потом вернемся к этому в другом настроении. Хорошо?
─ Оскар Ильич, это было бы, действительно, хорошо, ─ предложение делопроизводителя Андрею понравилось.
«Главное, что б голова прошла!» ─ Воробьев боялся пошевелиться чтобы не стало еще хуже:
─ А на что мы, гм, отвлечемся, Оскар Ильич?
─ Давайте выпьем чаю. Я заварю, ─ Оскар Ильич поднялся и пошел к узкой двери своей «кухни», ─ вы же тем временем выберите тему, на которую мы поговорим.
─ Попробую, Оскар Ильич.
Воробьев постарался расслабиться. «Что я сейчас могу придумать? Эта боль… С чего голова-то разболелась? Может банальный спазм из-за того, что неправильно сижу ─ вот же какое неудобное кресло!»
Спустя минуту Андрей уже стоял у окна и делал упражнение на расслабление мышц шеи и плеч ─ он узнал о нем из интернета и оно часто помогало.
«Пять секунд держать напряжение, отдохнуть, опять напряжение, отдохнуть, снова… Ага, угадал, ─ это мышечный спазм. Начинает отпускать, уф. Одной проблемой меньше. А о чём мы будем говорить? О Лизе? Да… есть еще кое-что, но это потом… А о чем еще?»
На улице ничего интересного не было ─ обычный хмурый питерский день: морось, лужи, много людей и машин. В комнате ─ тоже без перемен: шкафы под потолок, стол, кресла, комод…
Комод-алфавитка ─ чёрный, на сорок ящиков, метром в высоту и под два в ширину: «Что он здесь делает, этот комод?»
─ Вот чай, Андрей Сергеевич, и коньяк, ─ хозяин комнаты внес поднос, на котором размещался заварной чайник, уже знакомая Андрею, дивная сахарница, ложки и стаканы, но еще и новинка ─ полуштоф зеленого стекла, явно старинный, с притертой пробкой.
─ Коньяк, Оскар Ильич? ─ Андрей уже был у своего неудобного кресла. ─ Я думал, что у вас не принято…
─ Принято, ─ рассмеялся в ответ хозяин. ─ Особенно, если в качестве лекарства. У вас ведь голова разболелась?
─ Да, но уже почти прошла. Не знаю, видимо, нервы, ─ соврал Воробьев ─ он не стал упрекать кресло, решив, что коньяк лучше подходит к версии с расшалившимися нервами, а крепкий алкоголь сейчас был очень кстати.
─ Замечательно, Андрей Сергеевич. Чтобы ваша головная боль вовсе прошла, можно выпить немного коньяка. Берите чайник, стаканы и разливайте чай ─ себе и мне. Я схожу за бокалами для спиртного.
Возвратясь из «кухни» с двумя бокалами-снифтерами, господин Дордт достал из стола небольшую коробку-куб, запаянную в тонкую пленку. Поверхности этой картонной коробки были испещрены иероглифами разных размеров. Сориентированы эти знаки тоже были по-разному: какие-то были напечатаны вдоль осевых линий куба, другие ─ перпендикулярно им, третьи ─ вообще под произвольными углами. Однако все вместе они создавали необычный и замысловатый рисунок, притягивающий взгляд. Распаковав и вскрыв коробку, Оскар Ильич поставил её рядом с подносом ─ это были конфеты.
─ Что ж, Андрей Сергеевич, вы выбрали предмет для разговора? ─ разливая коньяк по бокалам, спросил Оскар Ильич.
─ Нет, если честно. Единственное, что мне пришло на ум ─ это как раз про «предмет» ─ поговорить про вашу алфавитку. Вот эту самую, ─ повернувшись в кресле и снова почувствовав боль в шее, отдающую в голову, Воробьев указал правой рукой на здоровенный комод.
─ Неплохая идея, Андрей Сергеевич. Тогда за наше здоровье! ─ Оскар Ильич поднял бокал и, не дожидаясь ответного жеста, отпил из него. ─ Этот замечательный комод обошелся мне в целое состояние, но всё равно я купил его по цене, как сейчас говорят, в разы ниже рынка.
«Мда, хозяин явно не ценитель благородных напитков ─ бокал не грел ладонью, аромат со смаком не вдыхал, а взял и просто выпил! Но это и к лучшему, поскольку я тоже вовсе не денди с Рубинштейна, ха-ха!»
─ Да, Оскар Ильич, комод интересный, ─ произнес Андрей, выпив до этого за раз, и тоже без манерничанья, половину содержимого бокала. ─ Я всё думал, как он здесь оказался. Значит, вы лично его сюда привезли.
─ Так и есть. Ну, конечно, наверх его затаскивали грузчики, ─ улыбнулся делопроизводитель. ─ А знаете, Андрей Сергеевич, из какого вида древесины он сделан?
─ Нет, я в этом не разбираюсь.
─ Андрей Сергеевич, это ─ цейлонский эбен!
─ И?..
─ Когда я купил этот комод, то сперва хотел забрать его на время к себе домой, на Измайловский, ─ здесь шел ремонт. Но я не рискнул ─ если этот комод разобрать на бруски, доски и плашки, то весь материал будет стоить больше, чем моя квартира, представляете?! ─ Оскар Ильич был явно в духе, а может и коньяк на него уже подействовал.
─ Он такой дорогой, этот эбен?! Ничего себе! ─ с изумлением воскликнул Андрей. ─ Никогда бы не подумал, что есть настолько ценное дерево!
─ Да, очень дорогое. И тому есть причины: очень прочное, не боится влаги и термитов, прекрасно выглядит, не требует особого ухода. Из него много чего делали и делают: от мебели до музыкальных инструментов. Помните чёрные клавиши пианино или рояля? А еще он и магическими свойствами обладает. Правда, о последнем сейчас мало кто знает.
─ Я слышал или читал где-то, что из какого-то экзотического вида древесины делают оружие против демонов, ─ напрягши память выдал Андрей, ─ только не знаю из какого именно дерева. И не вспомню, какое оружие.
─ Верно говорите, Андрей Сергеевич, делали когда-то, как раз из эбена. Конечно, здесь этот комод стоит не в качестве оружия, но всё же он тут нужен в связи со свойствами эбена, ─ коротко и недостаточно определенно, как подумалось Воробьеву, ответил делопроизводитель.
─ Выглядит как монолит, Оскар Ильич, ─ геометрия идеальная, и ящики пригнаны почти без зазоров. Согласен, для ценной картотеки ─ то, что нужно.
─ Не только для картотеки, Андрей Сергеевич. Но об этом позже ─ вы всё поймете, я в этом уверен, ─ пообещал Оскар Ильич. ─ А сейчас предлагаю допить коньяк и перейти к чаю. Пока он совсем не остыл. И про конфеты не забывайте.
Где-то через полчаса или чуть больше, когда коньяк и чай были выпиты, происхождение коробки с иероглифами было объяснено, а сами конфеты благополучно съедены без остатка (оказывается, их прислал из Тайваня еще один ученик Оскара Ильича), хозяин комнаты предложил вернуться к личности фигуранта, Лизы Коваленко:
─ Андрей Сергеевич, вы готовы продолжать? Я имею в виду дело Елизаветы Геннадьевны Коваленко.
─ Да, конечно, Оскар Ильич. Наверное, мне нужно извиниться за…
─ Не за что извиняться, Андрей Сергеевич. Вы не просили о перерыве, я сам предложил его назначить, ─ манера и ритм речи Оскара Ильича демонстрировали, что на смену непринужденной беседе за чаем пришел очередной этап разбирательства.
─ Хорошо, Оскар Ильич. Пока вы заваривали чай, а я стоял, там, у окна, пытаясь успокоить нервы и размять затекшую шею, я вспомнил еще один эпизод, который может оказаться важным. Рассказываю?
─ Конечно, Андрей Сергеевич.
Вот как бы увидел историю, поведанную Воробьевым, сторонний наблюдатель, имевший возможность присутствовать при всем происходившем…
В один из дней теплой, слякотной и, как иногда говорят, гриппозной питерской зимы Андрей заболел: утром, сразу после пробуждения, у него запершило в горле; затем, уже на работе, появился сухой кашель, а ко времени обеда начало ломить всё тело, и поднялась температура. Ощущения были не из приятных, но Андрей держался ─ ему было не привыкать ─ если подменить некому, значит, надо работать.
Намотав на шею мохеровый шарф и заправив его концы в застегнутый на все пуговицы пиджак, съежившись и подергиваясь от пробивавшего озноба, Воробьев заполнял отчетные таблицы. Голова работала не идеально, но вполне сносно.
В какой-то момент по незначительному вопросу в комнату Андрея зашла его начальница, Арина Степановна Меншикова. Оценив странный и кислый вид подчиненного и, наверное, заметя термометр на его столе, Меншикова поинтересовалась:
─ Сергеевич, ты чего? Заболел что-ли?
─ Да, похоже на то ─ горло дерет, кашель и температура 38 с копейками.
─ Так, слушай, Лиза Коваленко с водителем едут по делам в центр. Собирайся, они тебя до дома довезут.
─ Арина Степановна, я почти в порядке ─ как-нибудь до конца дня доработаю, ─ Андрей не претендовал на поблажку. ─ Да и что изменится-то?
─ Нет, поезжай ─ нечего здесь свою заразу разносить. Сейчас скажу Лизе, чтобы без тебя не выезжали. Всё, пока! Сиди дома и лечись.
─ Спасибо, Арина Степановна, ─ Воробьев понимал, что строить из себя героя глупо, да и спорить было не о чем.
Одевшись и забрав из холодильника несъеденный обед ─ аппетита не было весь день, ─ Андрей спустился во двор и уселся в машину, в которой уже ждали Коваленко и водитель. На пути к центру города, при подъезде к Финляндскому вокзалу, Лиза обернулась к Воробьеву, скукожившемуся на заднем сидении, и спросила:
─ Андрей, если мы тебя у метро высадим, нормально будет?
─ Гм, Лиза, я так понял, что вы меня до дома подбросите. Собственно, Арина Степановна мне это и предложила…
─ Да, Меншикова и мне так сказала ─ довезти тебя до дома, но, понимаешь… В общем, на прошлой неделе я сдала игрушку сына в ремонт и сегодня хочу её забрать. Мастерская же в тмутаракани на юго-востоке. Получается, что если мы сначала повезем тебя на Джамбула, потом поедем по делам, то за игрушкой точно не успеем.
─ Лиза, а если забрать игрушку в другой день? Видишь, я себя, мягко говоря, не очень хорошо чувствую…
─ Андрей, вижу. Ты меня извини, конечно, только, понимаешь, я это специально запланировала на сегодня ─ мне служебную машину выделили для визита в Управу. Ну, и заодно… вот. А тебе на метро от Финбана до дома ехать недалеко ─ всего четыре остановки.
Если бы Воробьев был здоров и полон сил, он, вероятно, ответил бы иначе. Тогда же, покорно кивнув, лишь сказал: «Ладно, доеду как-нибудь сам».
Выбравшись из черной «Волги», Андрей на ватных ногах пошел к входу в подземку: «В конце концов, сейчас уже хреново, а станет еще чуть хуже. Какая разница?»
─ Оскар Ильич, сделал ли я в тот день или после него какие-то выводы? Удивительно, но нет, и мое отношение к Лизе не изменилось ─ я воспринял всё как недоразумение: «Вдруг ей, действительно, позарез нужно было забрать эту чертову игрушку именно в тот день?»
Воробьев встал из кресла, зашел за него и, сцепив руки замком, оперся предплечьями на обрамление спинки:
─ Забавно, правда?! Сейчас я понимаю, что это была вовсе не случайность, а проявление истинного отношения Лизы Коваленко ко мне. И, конечно, никаким другом она меня не считала. Никогда.
─ Андрей Сергеевич, каков ваш вердикт?
─ Виновна. Лицемерие, подлость, предательство.
─ Последнее можно считать длящимся и равным подлости. Вердикт поддерживаю.
─ Спасибо, что помогли понять, Оскар Ильич. Для меня это было крайне важно, но очень непросто, ─ Воробьев отошел в середину комнаты: ─ Вы остаетесь или домой?
─ Ни то, ни другое ─ я хочу пройтись, а если вы составите мне компанию, то и поболтать, ─ с улыбкой предложил делопроизводитель.
─ Я с удовольствием, ─ Андрей и сам был за прогулку: еще не поздно, дождь кончился и теперь сквозь уже редкие облака проглядывало солнце. ─ В какую сторону пойдем?
─ Можем сперва сходить к Семимостью, потом на Фонтанку, а затем, если вы не против, проводите меня на Измайловский.
─ Отличный план, Оскар Ильич. Тогда снифтеры и стаканы можно пока закинуть в мой рюкзак ─ он почти пустой, а на Измайловском я всё вам верну.
─ Спасибо, сейчас я их упакую и пойдем. А вы пока, пожалуйста, задерните шторы на окнах ─ я всегда так делаю, когда выхожу отсюда по вечерам.
На пути от дома Городских учреждений до набережной Крюкова канала мужчины говорили о новинках кино, ситуации на валютном и фондовом рынках ─ ни Андрей, ни господин Дордт, ничего в этом не понимали, но почему бы не обсудить такие важные вещи? При подходе к Фонтанке Оскар Ильич вдруг спросил:
─ Андрей Сергеевич, вы решили кто будет следующим фигурантом?
Услышав вопрос, Андрей чуть не сбился с шага ─ он думал об этом, но окончательного решения так и не принял. Утром он даже планировал посоветоваться с Оскаром Ильичом при встрече, но ход сегодняшнего разбирательства не дал такой возможности. Вот она и представилась.
─ Оскар Ильич, я хочу попросить вашей помощи. Понимаете, в фирме была группа лиц, которые ничего плохого мне, как я думаю, умышленно не делали. Да и не желали такого, по-моему. Но получилось так, что на финальном отрезке моей карьеры они могли вмешаться, но все-таки не помогли. Если, например, эти люди нашли и получили некую выгоду в том, чтобы не помогать мне, как к этому относиться применительно к суду чести?
─ Это может подпадать под определение корысти, Андрей Сергеевич. А корыстный мотив ─ один из возможных мотивов человека, совершающего что-то дурное.
─ Тогда другой вопрос, Оскар Ильич: я могу объединить рассмотрение дел этих фигурантов в одно производство из-за сходства состава преступления?
─ Андрей Сергеевич, пока мы говорим только о мотиве, но, да, можете объединить и по этому признаку, то есть по сходству мотива. Я не возражаю. В любом случае, мы с вами договорились: вы ведете всех, кто, по вашему мнению, виновен, а дальше мы разбираемся в деталях и определениях.
─ Ясно, Оскар Ильич, спасибо. Буду готовить досье разом на всех троих, ─ Андрей именно того и хотел ─ разобраться в этих самых деталях и дать точные определения.
Последующие полчаса прогулки прошли за разговорами о ремонте хозяйственной сумки-тележки, уникальном рецепте приготовления макарон по-флотски, настройке VPN на роутере и прочей чепухе.
─ Мы почти пришли, ─ Оскар Ильич указал рукой на большой дом с башней, стоящий на углу Измайловского и 7-й Роты.
─ Оскар Ильич, так вы именно в этом доме живете? ─ удивился Андрей. ─ Знаю его, тут раньше был знаменитый магазин «Стрела». Дом красивый, с очень интересным декором.
─ И с интересной историей, Андрей Сергеевич. Если вы не спешите, то можем присесть на скамейку, здесь, в Пыльном садике, и я расскажу кое-что из неё.
─ Где присесть? ─ не понял Андрей. ─ Нет, я не спешу.
─ Вот в этом самом садике, ─ Оскар Ильич повернулся влево ─ к дорожке, ведущей в небольшой сквер.
─ А почему «пыльном», Оскар Ильич?
─ Он был безымянным, Андрей Сергеевич, и местные жители прозвали его «Пыльным садиком» ─ это народный топоним. Относительно недавно городские власти утвердили название ─ теперь это сад Валентина Пикуля, но я по-прежнему называю его старым именем. Так же, как и вы, кстати, называете переулок Джамбула Лештуковым, ─ с несколько насмешливой и почти мальчишеской улыбкой проговорил господин Дордт.
─ Выбор скамейки за вами, Оскар Ильич, ─ тоже с улыбкой отшутился в ответ Андрей.
Усевшись на предложенную скамейку, с которой хорошо был виден дом, где жил делопроизводитель, Андрей спросил:
─ Вы здесь всю жизнь прожили, Оскар Ильич?
─ Нет, Андрей Сергеевич. Но многие из моих родственников жили здесь ─ с самого момента постройки этого дома.
─ Даже так?
─ Это дом сельско-хозяйственного Товарищества прибалтийских дворянских имений под фирмой «Помещик». Члены моей семьи входили в это товарищество и частично оплачивали строительство дома, а дела от имени Товарищества вел барон Штакельберг ─ наш дальний родственник.
─ Значит, ваша семья ─ бывшие владельцы этого дома?
─ Не владельцы, а совладельцы. Через Товарищество. Хотя, да, вклад нашей семьи был весомым. Именно поэтому семейство Дордтов какое-то время занимало почти все фасадные помещения шестого этажа. Затем революция, репрессии… Сейчас у меня небольшая квартира, но на том же шестом этаже, прямо под башней ─ я получил её в наследство.
─ Оскар Ильич, если это было Товарищество дворянских имений, тогда получается, что вы из… дворян?
─ Да, из эстонских, но не из родовитых остзейских ─ немецких и шведских, а тех, кто получил дворянское достоинство за заслуги. Мои предки ─ голландские торговцы из Дордтрехта, переселившиеся в Эстонию после потопа в Голландии 1530 года ─ потеряв всё, они решили найти новое место у моря, но более безопасное. Этом местом для них стал Ревель, нынешний Таллинн.
─ Ага… значит, фамилия Дордт… ─ начал Воробьев.
─ Она как раз и указывает на город Дордтрехт ─ «ван Дордт» равно «из Дордта» или «из Дордтрехта». Всё просто.
─ А затем приставка «ван» здесь, в России, исчезла из написания?
─ Так и есть. Я же говорю, всё просто.
─ Просто? Да, но все равно интересно, Оскар Ильич, ─ Воробьеву хотелось бы похвастаться чем-то подобным, но было нечем: ─ У нас более прозаическая история: почти все мои предки родом из деревень и сел северо-запада ─ из крестьян; единственное исключение ─ в роду одной из прабабушек были купцы. А что купцы? Они, по-моему, как нынешние бизнесмены ─ люди умели делать деньги. Я, кстати, не умею вовсе! ─ рассмеялся Андрей.
─ Андрей Сергеевич, вы сильно ошибаетесь ─ нынешние бизнесмены с купцами никак не соотносятся, а умение делать деньги, как вы выразились, вовсе не главное из того, что характеризовало купцов ─ они не только брали, то есть зарабатывали, но давали ─ за свой счет строили библиотеки, школы, больницы, помогали людям искусства, ученым. Их вклад в развитие страны в целом, и Санкт-Петербурга в частности, был огромен, но это тема для отдельного разговора или даже книги.
─ Оскар Ильич, а ваш дом? Чем он примечателен?
─ Дом? Конечно. Самое интересное не в том, что он строился по заказу Товарищества, а в том, почему он был задуман именно таким?
─ Сдаюсь сразу ─ у меня нет версий.
─ Тогда, Андрей Сергеевич, сперва задам вам вопрос: какой другое здание напоминает вам дом Товарищества? Подсказка: загаданное здание вы хорошо знаете.
─ Гм, с ходу не могу сказать, Оскар Ильич… ─ Воробьев начал было перебирать в памяти разные знакомые ему строения, пока вдруг его не осенило: ─ Погодите, вы имеете в виду… дом Городских учреждений?!
─ Молодец, вы угадали! Дома построены в одном стиле ─ удивительном сочетании элементов модерна и готики. Оно обладает не только внешней привлекательностью благодаря своей необычности и сложности, но и определенным философско-мистическим подтекстом.
─ Оскар Ильич, простите, что перебиваю: про сложность и необычность я понимаю, ─ Андрей хотел не только слушать лекцию, он желал ухватить суть, ─ но про философско-мистический подтекст как-то не особо.
─ О, это же очевидно! В данном случае, и если упрощенно, это ─ как плюс и минус в физике, как инь и ян, ну и так далее. Также и тут ─ всё основано на слиянии, казалось бы, несовместимого и противоположного ─ готической занозистости и остроты с плавностью и природностью линий модерна.
─ Теперь, пусть совсем и немного, но понятнее…
─ Знаете, Андрей Сергеевич, что интересно: до сих пор в различных источниках даются неодинаковые определения архитектурному стилю этих зданий ─ где-то даже пишут, что наличествуют элементы барокко и ─ ужас-то! ─ неоготики, ─ снова по-мальчишески улыбаясь, добавил Оскар Ильич. ─ Но для нас это неважно: пусть что хотят, то и пишут.
─ Оскар Ильич, если эти здания так похожи, гм, концептуально, означает ли это, что их проектировал один архитектор?
─ Нет, Андрей Сергеевич. Дом Городских учреждений выполнен по проекту Александра Лишневского, а дом нашего Товарищества ─ по проекту Якова Блувштейна. И вот тут мы подходим к главному в истории строительства дома Товарищества: как получилось, что два архитектора создали настолько похожие дома-шедевры? Как думаете?
─ Плагиат, судя по всему, ─ не задумываясь, предложил свой вариант Воробьев.
─ Фу, Андрей Сергеевич, это было бы пошло и низко для людей такого уровня таланта и культуры! ─ отмахнулся Оскар Ильич. При этом, однако, он не выглядел рассерженным или раздраженным, но верней наоборот ─ забавляющимся.
─ Зато логично, Оскар Ильич.
─ Не плагиат, Андрей Сергеевич, а наставление!
─ Что?!
─ Именно! Лишневский самолично рекомендовал Блувштейна в качестве архитектора дома Товарищества.
─ То есть Лишневский дал другому архитектору право использовать его идеи?
─ Не только дал право, но и поставил это в условие.
─ Ничего себе! Я о подобных договоренностях в среде архитекторов и художников слыхом не слыхивал, Оскар Ильич.
─ И это только часть истории. Есть и другая, но сегодня я вам её не раскрою, поскольку она о тех, кто работал в доме Городских учреждений с первых дней его функционирования, а об этом поговорим чуть позже.
─ Не возражаю, Оскар Ильич. Мне бы с первой разобраться ─ особенно про философско-мистический подтекст, ─ полу в шутку, полу всерьез ответил Андрей.
─ Хорошо. Тогда до встречи, Андрей Сергеевич?
─ Оскар Ильич, приду к вам на Садовую, наверное, скоро ─ надеюсь, что быстро подготовлю следующее досье.
Пожав руки, Андрей и господин Дордт пожелали друг другу хорошего вечера и распрощались.
Дома Воробьев обнаружил в своем рюкзаке посуду ─ стаканы и снифтеры ─ он забыл их вернуть по окончании беседы в Пыльном садике: «Что ж, есть повод не затягивать с очередным визитом в дом Городских учреждений».