Ты можешь владеть всем, лишь бы ничто не владело тобою.
Дейв Гаан
Станкевич Владислав Николаевич, Белых Тарас Сергеевич, Ремесленникова Оксана Андреевна ─ учредители и совладельцы фирмы, на которую более двадцати лет отработал Андрей.
Все трое умны и энергичны. Все обладают многими знаниями и способностями. Всех их Воробьев считал своими учителями и наставниками.
Нужно отметить, Андрей признавал их авторитет не только как руководителей, но и как коллег, не гнушавшихся сложной, хлопотной и нервной работой, работой без праздников и выходных.
Все они, как полагал Воробьев, хорошо или как минимум неплохо к нему относились, и когда Арина Степановна вконец распоясалась, именно на их поддержку понадеялся Андрей.
Увы, этой поддержки Воробьев не получил, хотя и просил её, соблюдая все правила субординации и этикета, ─ через ставленника владельцев и их доверенное лицо, Никиту Станиславовича Бадлова.
Чего же хотел Воробьев? Лишь одного ─ переподчинения другому старшему руководителю. Любому, кроме Меншиковой. Андрей подробно изложил Бадлову текущую ситуацию и дал прогноз: дальше будет только хуже и финал очевиден ─ Арина Степановна непременно вынудит Воробьева уйти из фирмы, а его отдел развалится.
Шли недели и месяцы… Уклончивые ответы Никиты, а потом и полное его молчание по означенному поводу, говорили об одном ─ в помощи Андрею отказали.
Почему хозяева так поступили? Сумасбродством и чудаковатостью эти люди никогда не отличались, значит, отказ не был случайностью или следствием внезапной прихоти. Это был трезвый расчет.
Чтобы они могли приобрести в случае увольнения Воробьева? В чем крылась их выгода?
Самый очевидный вариант ─ некие услуги Арины Степановны имели важность и ценность для акционеров. Зачем портить с Меншиковой отношения, а может и терять деньги, из-за какого-то Воробьева?
Другой вариант ─ снижение расходов на зарплату. Да, у Воробьева был высокий оклад, но Андрей имел представление об уровне доходов фирмы, поэтому подобная экономия виделась ему ничтожной, возможной разве что в качестве сопутствующего резона.
Третий ─ чье-то науськивание из числа приближенных к владельцам с целью перераспределения влияния в свою пользу и неважно за чей счет. Но хозяева ─ не дураки, они бы увидели, что ими банально манипулируют. Тоже не основной вариант.
Что ж, остается либо первый ─ ценность услуг Меншиковой, либо вариант, объединяющий первый с другими ─ всеми или их частью. Так или иначе мотив владельцев в основе своей был корыстным, как определил это Оскар Ильич.
«Ничего нового не придумано, значит, можно идти в дом Городских учреждения. И снифтеры надо не забыть», ─ Воробьев собрался и вышел в город.
─ Здравствуйте, Оскар Ильич. Сегодня я принес не только досье, но и посуду! ─ войдя в комнату, поприветствовал делопроизводителя и нарочито торжественно провозгласил Андрей, ─ Мы про неё забыли при прощании. Я помыл.
─ Добрый день, Андрей Сергеевич! Я в вас нисколько не сомневался, ─ переводя взгляд с экрана ноутбука на входящего Воробьева и улыбаясь, ответил Оскар Ильич. ─ Пожалуйста, отнесите стаканы и снифтеры на кухню ─ там есть полка, а на ней поднос для стекла. А я пока закончу с подбором материалов, которые могут пригодится в контексте сегодняшнего дела. В общем-то всё нашел и собрал еще вчера, а сейчас только перепроверяю.
─ Хорошо, Оскар Ильич. Скину куртку и отнесу.
Конечно, кухней то помещение, куда зашел Андрей, назвать было сложно ─ узкий проход, шириной в метр и длиной чуть более, чем в полтора, с обоих торцов ограниченный дверьми. Одна стена, не считая высоко закрепленной лампы, двухрожковой бра, была пуста. Вдоль другой стояли деревянные и видавшие виды узкий журнальный столик и табурет, а над ними висели два ряда полок такого же темного цвета и, наверное, возраста. На столике уместились микроволновка и электрический чайник, на полках ─ вся остальная утварь: подстаканники, сахарница, стопка тарелок, металлическая перфорированная банка с ложками, столовыми ножами и вилками, а также искомый Андреем поднос со стаканами.
«Мда, как-то совсем аскетично, но чисто и даже уютно».
Пристроив стаканы и снифтеры на поднос, Андрей вернулся в комнату и прошел к своему «пыточному», как он его окрестил, креслу.
─ Оскар Ильич, поднос нашел, стекло на месте. Готов рассказывать, ─ почти что доложил Воробьев.
─ Замечательно, слушаю, ─ Дордт убрал ноутбук в тумбу, после чего вместе с креслом немного отодвинулся назад, занимая обыкновенную при рассмотрении дел позицию ─ чуть поодаль от стола.
Андрей говорил недолго ─ сюжет-то был коротким, а закончив и коротко выдохнув, спросил:
─ Что из этого можно вывести, Оскар Ильич?
─ Давайте разбираться, Андрей Сергеевич. Вопросов будет много. Первый: почему вы решили, что Арина Степановна хотела вас прогнать?
─ Оскар Ильич, можно долго перечислять все намеки, но однажды она произнесла это вслух: перед самым завершением мой службы, во время очередного обсуждения того, что можно делать в бизнесе, а что опасно и чревато, я, уже понимая, что конец карьеры близок, спросил прямо: «Арина Степановна, вам не нравится моя осторожность и то, что я предлагаю? Почему бы вам от меня не избавиться?» Ответ меня удивил и он был замечательным, в кавычках, конечно: «Я не могу от тебя избавиться, потому что ты ─ историческое достояние!» Каково?
─ По форме ─ хамство и издевка, Андрей Сергеевич. Если же говорить о содержании, то это выглядит так, как будто ей хотелось вас уволить, но что-то мешало. Эта помеха ─ мнение владельцев фирмы?
─ Думаю, что так. Ведь формальных поводов для увольнения я не давал.
─ Следующий вопрос: вы сказали, что помощь акционеров вам спровоцировала бы их конфликт с Меншиковой; почему вы так считаете?
─ Поддержав меня, владельцы неминуемо вошли бы с ней в конфликт: я мешаю ей делать всё, что заблагорассудится, она хочет меня выкинуть, но они вступаются за меня. Более того, итоги, гм, той работы, что мне предлагалась Меншиковой, могли быть важны для хозяев. Поддержав меня, они бы…
─ Они бы сами себе навредили, Андрей Сергеевич, так?
─ Именно. По-моему, им было всё равно, кто подставится. Им был нужен результат.
─ Андрей Сергеевич, как отнеслось руководство к вашему решению уйти из фирмы?
─ Сама Меншикова за те две недели, которые я отрабатывал с момента подачи заявления, ни разу не пожелала со мной поговорить.
─ Такое поведение как минимум странно для начальника, Андрей Сергеевич. Получается, с вами вообще никто не обсуждал вопрос о том, почему вы уходите?
─ Позвонил Бадлов, спросил, что случилось. Я ему напомнил, что просил помощи еще два года тому назад. На что Никита ответил: «Тогда было рано».
─ Андрей Сергеевич, расскажите подробнее об этом человеке.
─ О Бадлове? Хорошо.
Что ж, «Никита родной Баблов», по паспорту ─ Никита Станиславович Бадлов.
Часть своего прозвища, то есть «родной», Никита получил из-за странной причуды начинать деловые письма или обращения к коллегам словами «родные коллеги» или «родные друзья» или… да всё, что угодно, главное, чтоб были «родными». В устной речи он пользовался схожим оборотом ─ «родное сердце». Со временем сотрудники к этому привыкли, но очень многие продолжали кривиться, хотя бы про себя.
Справедливости ради, нужно сказать, что до момента введения в должность директора, Никита был вовсе неплохим работником ─ неглупый, с опытом и образованием, умеющим слушать и быстро договариваться.
С другой стороны, это был умелый притворщик, нарочито изображающий дружбу со всеми здешними начальниками; беспринципный и жадный до денег. Алчность Никиты дала повод возникнуть второй составляющей его прозвища ─ Баблов.
Хозяевам поддакивал, со всеми остальными мог быть высокомерным и хамоватым. И чем длиннее и цветастее становилось название должности родного Баблова, тем больше это проявлялось.
С радостью принимая новые полномочия, причем даже в тех областях, где он был профаном, Никита становился всё менее и менее адекватным в своих решениях (могло ли быть иначе?) и одновременно с этим всё более и более неприятным в общении.
Андрей ушел из фирмы до очередного витка «возвеличивания» Баблова и узнавал новое о Никите только понаслышке, но то, что доносилось до Воробьева, не было похоже на отзывы о работе руководителя-профессионала, а скорее на рассказы об удовлетворении вздорных желаний и кривляньях самодура. Люди это терпели, поскольку тех, кто не нравился Баблову, начали унижать и даже увольнять ─ Меншикова ему в этом помогала.
─ Вот такой он наш, то есть теперь «их», Никита родной Баблов, ─ подытожил Андрей, ─ Как вам персонаж, Оскар Ильич?
─ Ничего особенного, таких тысячи. Только один момент необходимо уточнить, Андрей Сергеевич: в качестве характеристик вы упомянули алчность и беспринципность Никиты Станиславовича, что вы имели в виду? Поясню: необходимо понять, что могло двигать этим человеком, который, а я исхожу из его статуса, мог оказать влияние на принятие владельцами решения ─ помогать вам или нет.
─ Оскар Ильич, в данном случае я располагаю не только свидетельствами, но и самолично видел документ ─ Бадлов получил от руководства деньги за изменение своей позиции по одному… очень важному и принципиальному для большинства работающих здесь вопросу, ─ Андрей подбирал слова, поскольку в этой истории можно было непреднамеренно выйти за рамки дозволенного и взболтнуть лишнего, ─ больше сказать не вправе.
─ Андрей Сергеевич, я понимаю. Этого достаточно. А Меншикова знала о…
─ Да, Оскар Ильич, не только знала, но и открыто, в узких кругах, конечно, поддерживала такую… гм, материальную помощь Никите.
─ Таким образом, Бадлову было некстати поступать вразрез с действиями Меншиковой и, следовательно, ему было спокойней и выгоднее не способствовать реализации вашей просьбы?
─ Я тоже так думаю, Оскар Ильич. И есть свидетельства Тараса Сергеевича Белых, одного из совладельцев, о том, что, дескать, он спрашивал Никиту, как развивается история после моего обращения за помощью, а Бадлов рапортовал, что всё хорошо и проблем нет.
─ Когда именно вы говорили с Белых? Он вам по собственной инициативе позвонил?
─ Нет, Оскар Ильич, никто из владельцев мне не звонил, а в случае с Белых я сам спровоцировал разговор: написал ему, так сказать, прощальное письмо; за неделю до закрытия обходного листа.
─ К Тарасу Сергеевичу и этому эпизоду мы вернемся, Андрей Сергеевич, а пока вопрос: почему, по-вашему мнению, другие совладельцы не захотели с вами говорить?
─ Оскар Ильич, каждого из двоих оставшихся можно, по-моему, обсуждать отдельно, но общим для них мотивом мог быть один ─ сейчас я это понимаю: им это было попросту неинтересно, да и незачем на меня отвлекаться. Кто я для них, живущих далеко и богато? Просто наймит. Да, они знали меня много лет, но я же им неровня. И от меня не зависело их благосостояние, а пусть и зависело, но лишь в той степени, которую подразумевало исполнение мною должностных обязанностей. В общем, эдакий винтик в большом механизме.
─ Циничный подход, Андрей Сергеевич, ─ покивав головой и грустно улыбнувшись, оценил выкладки Воробьева делопроизводитель.
─ Что есть, то есть, Оскар Ильич. Если же переходить к персоналиям, то…
─ Слушаю, Андрей Сергеевич.
─ Станкевич. Он в фирме как Будда, который ни у кого не учился, но всё знает ─ так некогда пошутила Ремесленникова. Целеустремленный и успешный предприниматель, умеющий себя подать и пустить пыль в глаза. Его конёк ─ обильное и ловкое использование латинизмов, грецизмов и прочих околонаучных слов, заставляющее слушателя поверить в то, что Владислав Николаевич если и не гуру планетарного масштаба, то, как минимум, академик или хотя бы профессор.
─ Между вами не было трений?
─ Поначалу я считал его недоучкой из-за отсутствия высшего образования: Станкевича выгнали из нашего института за неуспеваемость ─ он не смог сдать экзамен по биофизике. Впрочем, он меня находил таким же, но уже из-за плохого, тут он был прав, знания французского. Позже Владислав Николаевич убедил меня в наличии у него интеллекта и хватки, а я подтянул язык и немного заматерел. В целом, установился нейтралитет. В работе он мне доверял ─ давал сложные задания с безумной степенью ответственности, я их выполнял и получал за это кратные повышения оклада и хорошие премии ─ одни из самых больших по фирме. Меншикова, кстати, страшно злилась из-за этого! ─ Андрей рассмеялся и потянулся, расплавляя плечи: «Не забывай о «пыточном» кресле, меняй позу!»
─ Иными словами, Владислав Николаевич ценил вас как работника?
─ Да, но только до тех пор, пока я был нужен лично ему. После же того, как Станкевич обзавелся обширной свитой, а затем уехал жить в Европу, я стал для него тем самым винтиком.
─ Вам было обидно?
─ О, нет, Оскар Ильич! Это стало даже облегчением: моя работа осталась при мне, но больше не нужно было тратить время на ответные письма в стиле Камю или Лафонтена ─ члены свиты принимали менее проработанные, гм, с литературной точки зрения послания. Понимаете, Станкевич оценивал подчиненных не только по скорости выполнения поручений, логике и степени детализации докладов, но в значительной мере по качеству, если так можно сказать, французского. Подчас второе для Владислава Николаевича было важнее ─ даже не самый трудолюбивый и умный сотрудник, умеющий, однако, заворачивать свои мысли и доводы в фантик красивых слов и академических выражений, получал высокую оценку. А если эти слова и выражения были из лексикона самого Станкевича да приправлены лестью в адрес Владислава Николаевича, то шансы на успех и признание были еще выше. В фирме многие этим пользовались.
─ Вы тоже, Андрей Сергеевич, этим пользовались? ─ с ироничной полуулыбкой спросил Оскар Ильич.
─ Гм, нет, я делал доклады по существу, а затем слегка, и как мог, украшал их словарными рюшами. Если честно, Оскар Ильич, у меня не хватало таланта на другое, более совершенное, очковтирательство.
─ Господин Станкевич знал о том, что происходило с вами в последние годы работы в фирме?
─ Не имею представления, Оскар Ильич. Учитывая то, что мне назначили приличное выходное пособие, думаю, в самом конце он мог узнать. Но весьма вероятно, что в такие незначительные вопросы его даже не посвящали.
─ Ясно, перейдем ко второму соучредителю, госпоже..?
─ Ремесленниковой. Оксана Андреевна тоже сильный человек и умница. Когда-то была прекрасным специалистом ─ знания, кандидатская степень и прочее, но она всегда держалась позади Станкевича и Белых, занимаясь по большей части рутинной, пусть и ответственной работой. Было ли это её собственным выбором, или старшие товарищи не хотели допускать Ремесленникову до участия в решении самых значимых для фирмы вопросов, я сказать не могу. Ходили слухи, что верно последнее, и якобы сама Оксана Андреевна была этим недовольна. Но то лишь слухи и я в них не сильно верю ─ думаю, она играла в свою игру и осознанно занимала такую нишу. Возможно, чтобы иметь больше времени на личные дела ─ семью, детей, строительство дома… Ну, и не быть тем, кого могут посчитать виновным, если что-то неправедное случится в коллективе по воле владельцев ─ пусть отвечают Белых со Станкевичем, а не она.
─ Вы были в хороших отношениях с Оксаной Андреевной?
─ Да, Оскар Ильич, когда-то были даже на «ты».
─ А потом?
─ Потом она взяла на себя другие обязанности, которые никак не пересекались с моей работой. В Питере стала редко появляться, мы почти не общались.
─ Андрей Сергеевич, вы рассчитывали на её помощь?
─ Сложный вопрос, Оскар Ильич, ─ Воробьев ненадолго задумался. ─ Я хотел бы получить от неё поддержку, но подспудно понимал, что этого не случится. Почему так? Была история: один из наших коллег, оказавшись в положении сродни моему ─ но из-за козней Баблова ─ попросил у Ремесленниковой помощи. Нужно отметить, что они ─ Оксана и этот наш коллега ─ приятельствовали долгие годы. Знаете, что было сказано Ремесленниковой в ответ? Поверите ли: мол, извини, эти вопросы решаются другими людьми, это не ко мне. То есть она, будучи акционером и имея влияние, даже не попыталась помочь! Так то был её товарищ (уж не помню, со студенческих лет что ли), а кто я?
─ Андрей Сергеевич, тот же вопрос, что и по Станкевичу: Оксана Андреевна знала о вашем положении и угрозе вынужденного увольнения?
─ Оскар Ильич, могу дать тот же ответ: может да, а может и нет. Доказательств, что знала, не имею.
─ Понятно, Андрей Сергеевич. Тогда вернемся к вашему разговору с Белых. Вы сказали, что этот разговор спровоцировали вы, верно?
─ Верно, Оскар Ильич.
─ Почему именно с ним, а не с кем-то другим из числа совладельцев?
─ Во-первых, потому что формально за наш регион отвечал Тарас Сергеевич. Во-вторых, Белых был главным ─ или старшим? ─ из моих учителей в фирме. У Станкевича, Ремесленниковой и, конечно, Меншиковой я перенимал знания и навыки, спору нет, но Белых меня натаскивал и буквально муштровал ─ почти по-военному: учил работать на совесть, профессионально и с пониманием ответственности; задавал, казалось бы, сторонние задачи, но принципы их решения впоследствии оказывались полезными в других делах. Долгое время я к нему очень хорошо относился, полагая, что это взаимно. Увы, я ошибался.
─ Случилось нечто, разрушившее эту иллюзию, Андрей Сергеевич?
─ Да, Оскар Ильич, случилось. К сожалению, не единожды. Самым показательным, и из последнего, было, наверное, рукопожатие у крыльца ─ с минимумом слов, но с максимумом содержания.
─ Вы можете рассказать?
─ Да, разумеется, в этом нет никакой тайны ─ это лишь об отношении ко мне. Итак, мизансцена: я выхожу из корпуса, иду к другому, тому, что напротив; погода дивная ─ лето, солнечно, не жарко, птички поют; настроение отличное; навстречу идет Тарас Сергеевич. Я ему улыбаюсь, здороваюсь и машинально протягиваю для рукопожатия руку… Дальше было странно, как мне тогда показалось: Белых смотрит на мою руку и не шевелится, потом, будто пересиливая себя, протягивает свою… костяшками почти наверх; я жму её ─ мягкую, какую-то тряпичную… Но это еще не главное! Главное в том, что отнимая свою руку Белых мне говорит: «Вы знаете, Андрей Сергеевич, я не люблю здороваться за руку, с юности не люблю почему-то». Меня аж передернуло ─ я знал, где он… вырос и обучался, а там за подобную «нелюбовь»… Более того, я сам не раз видел, как он жмет руки другим ─ крепко, по-мужски. В общем, мне был преподан урок ─ не вышел я породой, чтобы здороваться с Белых за руку.
─ Какая-то гадкая и оскорбительная история, Андрей Сергеевич, ─ нахмурился делопроизводитель.
─ Да уж, иначе не скажешь. А что мне было делать, на дуэль его вызвать? Так он бы не явился, сказав, что не любит дуэлей, ─ зло рассмеялся Воробьев. ─ Ладно, пусть это будет на его совести.
─ Да, пусть будет так, ─ Оскар Ильич мрачно усмехнулся. ─ Вопрос: если вы знали о подлинном отношении Тараса Сергеевича к вам, зачем было с ним говорить в тот момент, когда и так всё понятно?
─ Мне было интересно послушать, что и как он будет говорить по поводу истории двухлетней давности. Той, где я просил о помощи.
─ И что Белых?
─ Первым делом, Оскар Ильич, он сказал, что видел мое заявление об увольнении, и я прав! ─ рассмеялся Андрей, ─ Он стал меня хвалить за прошлые заслуги и убеждать в том, что иногда нужно принимать серьезные решения, меняя всё в жизни, находить что-то новое и прочее. В итоге, по его мнению, я даже молодец, что ухожу. Я ответил, что ухожу, в общем-то, не совсем по своей воле, и что я просил о помощи два года тому назад. Белых сделал вид, что вообще ничего не помнит, потом начинает вспоминать, а после ─ про ошибку Бадлова, которую он, Тарас Сергеевич, не предвосхитил и виноват в том, что доверился некомпетентному Никите.
─ Вы считали, что он лицемерит?
─ Именно так, Оскар Ильич, но мне это было на руку. Во-первых, у меня теперь было свидетельство тому, что он знал о моей просьбе, а, во-вторых, появился шанс получить выходное пособие, ─ снова рассмеялся Воробьев.
─ Каким образом?! ─ Оскар Ильич удивленно поднял брови и поправил очки.
─ Тактический расчет, Оскар Ильич. Смотрите: меня не ругают, а хвалят; Белых признал, что была совершена ошибка, а я ─ потерпевшая сторона. Тогда… почему бы мне не остаться?!
─ Интересный ход, Андрей Сергеевич. Вы так и сказали?
─ Да, прямо сказал, что на самом-то деле я не хочу уходить!
─ А далее?
─ А далее Белых начал меня убеждать, что если уж решился на что-то, то нужно действовать, доводить задуманное до конца и всякое такое. Что ж, сказал я, есть джентльменский способ урегулировать ситуацию ─ я ухожу, но… с хорошим выходным пособием.
─ И он согласился?
─ Мы поторговались немного, но в целом, да. Конечно, я не получил всего запрошенного мной, но сумма была весьма приличной.
─ От вас откупились?
─ Совершенно верно, Оскар Ильич. С условием подписания мною документа о том, что претензий к фирме не имею, равно как не имею возможности передумать и остаться в должности.
─ Жестко с вами обошлись, Андрей Сергеевич.
─ Зато всё встало на свои места ─ мной, а впоследствии и хорошо работающим отделом, пожертвовали в угоду меркантильным интересам, гм, некоторых господ. А та сумма, что была мне выплачена, могу вас уверить, была невелика по сравнению с выгодой, которую сулила реализация планов Меншиковой. В детали вдаваться не могу, прошу простить.
─ А больше и не нужно никаких деталей, Андрей Сергеевич. ─ Оскар Ильич откинулся на спинку кресла и выглядел пусть и невеселым, но удовлетворенным услышанным. ─ Вы вынесли вердикт?
─ Нет, Оскар Ильич, у меня по-прежнему только мотив ─ корыстный мотив у всех троих: Станкевича, Белых и Ремесленникой.
─ Вы ошиблись, Андрей Сергеевич. И по числу обвиняемых, и в их именах.
─ Не понимаю, Оскар Ильич. Это как-то связано с возможной формулировкой вердикта?
─ С ней это тоже связано. Давайте рассуждать вместе, согласны?
─ Конечно, жду подсказку с вашей стороны.
─ Андрей Сергеевич, из вашего рассказа следует, что только два человека доподлинно знали о просьбе помочь. Это Бадлов и Белых. В отношении Станкевича и Ремесленниковой вы ответили отрицательно. Подтверждаете?
─ Гм, подтверждаю, Оскар Ильич, но будучи совладельцам, Станкевич и Ремесленникова всё же получали выгоду, разве не так?
─ Ну и что? Выгоду можно получить и случайно, где тогда мотив, а уж тем более вина?
─ Я понял: мы не можем доказать наличие у них мотива применительно к моей конкретной ситуации.
─ Решительно не можем, Андрей Сергеевич. Теперь мы имеем следующее: два человека знают о просьбе переподчинить вас и отдел другому руководителю. В компетенцию этих двоих входило решение подобных вопросов?
─ По Белых однозначное да, по Бадлову ─ тоже да, но с оговоркой, что его предложения или рекомендации требовали утверждения.
─ Однако оба могли иметь свой интерес в том, чтобы ваша просьба не была удовлетворена. При этом вы оказывались в опасном положении ─ под угрозой вынужденного увольнения?
─ Оскар Ильич, на момент подачи просьбы о переподчинении я уже был в этом самом опасном положении. Почему именно так вы сформулировали вопрос?
─ Потому, Андрей Сергеевич, что в законодательствах многих стран, пускай и с некоторыми различиями, есть такое важное понятие ─ оставление в опасности. Разумеется, оно касается в основном уголовных преступлений, но мы смело можем его использовать в качестве базисного для суда чести.
─ Оставление в опасности? Не знал о таком, ─ Воробьев было растерялся, но вскоре сообразил: ─ Так это… и есть вердикт, Оскар Ильич?
─ Да. Господа Белых и Бадлов виновны в оставлении в опасности. В данном случае ─ в опасности вынужденного увольнения.
─ Оскар Ильич, я бы не смог так сформулировать, ─ впервые вердикт был произнесен не Андреем, и он понимал, что должен сказать свое слово. ─ Поскольку мы оба должны вынести вердикт, я подтверждаю вашу версию: Белых Тарас Сергеевич и Бадлов Никита Станиславович виновны в оставлении в опасности.
─ Замечательно, Андрей Сергеевич! ─ господин Дордт встал и широко улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. ─ Сегодня, простите, погулять вместе не получится ─ ко мне приехали гости из Германии, и я обещал им провести экскурсию по центру города. Хотя… если вы захотите присоединится, то где-то около восьми…
─ Оскар Ильич, спасибо за предложение, но сегодня у меня тоже дела: во-первых, хочу сбегать в магазин; во-вторых, жена просила помочь с готовкой ─ там мясо нужно перемолоть. Это не моя прямая обязанность, но как бы кулинарная специализация, ─ также с искренней улыбкой ответил Андрей.
─ Тогда вы бегите в магазин, а я поспешу домой ─ развлекать гостей, ─ Оскар Ильич уже был у платяного шкафа и одевал куртку. ─ Вы закроете?
─ Я?
─ Да, пожалуйста. Про шторы вы уже знаете. Еще нужно проверить чайник и микроволновку. И сдайте ключ Борису: у меня есть свой, но я соблюдаю правила, ─ протягивая у порога руку, скороговоркой инструктировал Оскар Ильич. ─ Приходите с досье. До свидания, Андрей Сергеевич!
─ До свидания, Оскар Ильич, ─ Воробьев не успел опомниться, как хозяин комнаты исчез за дверью.
«Так, хорошо: шторы, кухня, ключ. Это понятно, а что, например, делать с вкладышем «входите-заняты»? Наверное, забрать и пристроить где-нибудь здесь? Вот только где?»
В поисках ответа на этот вопрос, Воробьев оглядел комнату по кругу: шкафы, окно, комод, окно, стол, кухня, шкафы. Ни единого намека… Однако, повернувшись опять к входной двери, Андрей понял, что разгадка была прямо перед ним: слева от наличника был закреплен держатель, точь-в-точь как тот, что на внешней стороне двери, и держатель этот не был пуст ─ в нем размещался еще один бронзовый вкладыш, выгравированная надпись на котором гласила: «закрыто».
«Тут даже такое предусмотрено!» ─ вслух удивился Андрей, одновременно порадовавшись своему ответственному подходу и наблюдательности.
Поменяв вкладыши местами, Воробьев надел куртку, нахлобучил потертую бейсболку и вышел на середину комнаты ─ до него вдруг дошло, что он впервые был здесь один и может делать всё, что угодно.
«А ведь никто не узнает о том, что я заглядывал в шкафы и выдвигал ящики комода? Тогда почему бы и не посмотреть?»
Андрей понимал, что его любопытство без сомнений пересилит собственную сдержанность, а потому решил: «Зачем сопротивляться своей природе? Да, мне интересно узнать, что там хранится».
Тихо откашлявшись и набравшись уверенности, Воробьев двинулся к комоду, но не успел он сделать и трех широких шагов, как почувствовал нечто странное, заставившее его остановится: «Что за ощущение? Как будто озноб пробил. И тревога какая-то. Из-за чего?» А затем, вместо того чтобы продолжить путь к цели, Андрей повернулся на месте и быстро пошел в другую сторону, к окну. Оказавшись около него и опершись руками о подоконник, Воробьев начал пристально изучать происходящее на улице ─ на углу Садовой и Вознесенского было как всегда суетно: сновали машины, погромыхивая проползали трамваи, куда-то спешили люди, укрываясь под зонтами от мелкого летнего питерского дождя. Оскара Ильича видно не было.
«Чего я здесь стою? Пойду-ка я лучше в магазин, а потом домой», ─ эта внезапно возникшая в голове Андрея мысль, сразу его успокоила ─ дрожь и тревога ушли так же внезапно, как и появились. Не медля более, Воробьев принялся задергивать шторы. Потом проверил розетки в кухне, запер на замок дверь и направился на первый этаж, в подсобку Бориса, сдавать ключ. Ни шкафы, ни комод его больше не интересовали.
Андрей бывал в помещениях охраны многих учреждений, но ни с чем даже отдаленно напоминающим увиденное он прежде не сталкивался ─ подсобка Бориса оказалась огромной комнатой с гранитной колонной в её центре, сводчатым потолком и широким, плотно закрытым жалюзи, арочным окном, занимавшим почти всю противоположную входу стену.
За исключением двух небольших зон, отгороженных офисными перегородками (что скрывалось за ними, Воробьеву было не разглядеть), по всему периметру комнаты располагались столы и стойки с компьютерным и прочим оборудованием: подмигивающие светодиодами устройства; блоки питания; принтеры и ламинаторы; странного вида и непонятного назначения приборы, похожие на гипертрофированные роутеры, ощерившиеся многими антеннами. На стенах ─ над столами ─ были закреплены подсвеченные сзади, как у железнодорожных диспетчеров прошлых лет, мудреные схемы: сплошные и пунктирные линии соединяли прямоугольники, круги и эллипсы; повсюду постоянно загорались и тут же гасли огоньки, обозначавшие, видимо, срабатывания датчиков сигнализации.
«И вот это называется подсобкой охраны?! Что за!.. Это ж… центр управления полетами черт-те какой, а не подсобка! И Борис хорош ─ прям, как директор-распорядитель восседает!» ─ в широком, представительского класса кресле перед линейкой огромных мониторов сидел Борис. Только вот глядел охранник вовсе не на них ─ что-то гораздо более интересное он нашел в своем телефоне, и, судя по звуку из динамика, то было трансляцией футбольного матча.
─ Привет, Борис! Не отвлекаю? Я принес ключ, мне нужно расписаться где-нибудь?
─ О, привет, Андрей! Ты принес ключ?! Ну, поздравляю тебя, дорогой! ─ услышав голос Воробьева, Борис моментально отложил телефон, поднялся из кресла и, подойдя почти вплотную, крепко обхватил кисть Андрея своими крупными ладонями: ─ Ты принят!
─ Я? Принят? Борис, ты о чем?
─ Оскар Ильич не сказал? Опять он всё самое важное на меня перекладывает. Ах и хитрец! ─ покачав головой из стороны в сторону и подмигнув, рассмеялся Борис.
─ Гм, нет, он не сказал. Еще раз спрошу: Борис, ты о чем?
─ Хорошо, Андрей. Секрет таков: если тебе дают ключ от комнаты, значит, тебя приняли. Теперь ты ─ ученик. Ну, или студент, бурш, сикх, ритор ─ можешь выбрать любой термин на свой вкус.
─ Ученик? Кого?
─ Как «кого»? Оскара Ильича, конечно!
─ И чему я буду у него учиться?
─ А вот это уже не моё дело, Андрей! Не знаю и знать не должен ─ я же не ты, ─ как бы защищаясь, Борис поднял перед собой согнутые в локтях руки. ─ Вы там сами разбирайтесь.
─ Мда, Борис, ты меня озадачил… А я-то всего лишь хотел отдать тебе ключ. Ладно, сам спрошу Оскара Ильича.
─ Нет, Андрей, ты что! Так нельзя! ─ Борис изобразил возмущение и для убедительности поводил указательным пальцем перед самым носом Воробьева. ─ Он сам тебе скажет. Только учти, это может случиться в самом конце, гм, учебной программы, поэтому ты не напрягайся по этому поводу. Просто запоминай всё хорошенько.
─ Ладно, я понял, что… не понял, ─ Андрей снял бейсболку и почесал её козырьком свой затылок. ─ Таким образом, я не должен рассказывать Оскару Ильичу о нашем с тобой разговоре?
─ Ты умный, Андрей, всё правильно сказал, ─ Борис широко улыбнулся. ─ Давай ключ. Расписываться не нужно, я сам отмечу.
─ Хорошо, тогда я пойду ─ надо в магазин, затариться. Кстати, Борис, ты не знаешь: где-нибудь поблизости есть магазин с дезсредствами? Представляешь, у нас новые соседи-арендаторы, поселившиеся на втором этаже, привезли с собой клопов! Так эти мерзкие насекомые начали расползаться по всему дому ─ я недавно изловил парочку у себя в квартире.
─ Зачем тебе магазин дезсредств?! Купи в продуктовом ваниль. Только не ванильный сахар, а натуральную стручковую ваниль. На худой конец, возьми ванилин. Потом разложи стручки или пакетики с порошком под диванами и матрацами, под коврик придверный положи, рядом со всеми стояками-трубами ─ вверху и снизу. Ну, и рядом с другими местами, где к вам могут проходить кровопийцы ─ например, в отверстия вентиляционных каналов стоит как-нибудь пристроить. И всё ─ те клопы, что пришли, они уйдут, а другие даже не захотят к вам в гости. Да, если купишь пакетики с ванилином, то сперва можно проколоть их иголкой в нескольких местах ─ чтоб аромат был крепче.
─ Откуда ты это знаешь?
─ Андрей, я же страж! ─ произнеся эти слова, Борис внезапно осекся и отвел глаза. ─ В том смысле, что я страж порядка. Охранник.
─ И какая связь?
─ Наличие клопов в доме ─ тоже непорядок! ─ вывернулся Борис, а он именно вывернулся, как подумалось Воробьеву. ─ И это наш старинный народный способ.
─ Даже так? Борис, но ведь ваниль родом с другого континента…
─ Ну, наши старики говорили. А вообще, да, это древнее знание.
─ Древнее?!
─ Очень древнее, Андрей. В общем, у мексиканских индейцев есть такая легенда: некая принцесса-полубогиня по имени Занат полюбила смертного; её отец был против этой связи; молодые люди убежали, но были настигнуты и обезглавлены, а на том месте, где пролилась их кровь, выросла чудесная орхидея ─ Ваниль. Запаха плодов этого растения, имеющих силу царской и божественной крови, сторонятся все вампиры, включая клопов.
─ Ого, ничего себе история! А как об этом стало известно в ваших краях, в Средней Азии?
─ Почем мне знать, Андрей, но правда в этой сказке есть. Да что я тебя уговариваю ─ возьми и попробуй. Всяко не разоришься, а ванилин, так тот вообще копейки стоит. Ха, наверное поэтому мало о ванили говорят ─ выгоднее химией современной торговать, ─ рассмеялся Борис.
─ Вполне может быть… Ваниль когда-то была в цене. Интересно… Спасибо, сегодня куплю и опробую. Ладно, побегу, а ты досматривай футбол.
─ Да, буду смотреть ─ интересный матч играют.
─ Борис, не боишься, что тебя застукают за этим делом, а потом выгонят по несоответствию?
─ Андрей, меня невозможно отсюда выгнать, ─ серьезно и с расстановкой ответил Борис, а затем с улыбкой, и сменив темп речи на обычный, добавил: ─ Гражданин, покиньте служебное помещение, пожалуйста. Тебя, наверное, дома уже заждались?
─ А? Чего? Ё-моё, Борис, так и есть! Пока!
─ Пока, Андрей! Заходи, я всегда тут.
Погода на улице окончательно испортилась ─ похолодало, лил дождь. Зонта у Воробьева с собой не было, поэтому увидев подходящий трамвай, Андрей побежал к остановке. Уже будучи в вагоне и отряхиваясь, он подумал: «Подсобка, что размером с мою квартиру ─ это еще ладно, но ученик, страж, древнее знание, ваниль… Все-таки странный этот дом какой-то, и не только внешне. А вот день был хорошим, пусть и шальным. Теперь бы еще понять, почему же я не пошел к комоду?»