Руководить — это значит не мешать хорошим людям работать.
Петр Леонидович Капица
Арина Степановна Меншикова получила высокую должность благодаря рекомендациям своего давнишнего знакомца ─ человека, близкого к иностранным инвесторам, вкладывавшим деньги в перспективные российские предприятия.
Она пришла в фирму на смену прежнему руководителю службы, состоявшей из нескольких отделов, в число которых входило подразделение, где на тот момент уже работал Андрей.
Воробьев был младшим специалистом, но вскоре Меншикова уволила его начальника, и вся работа отдела легла на Андрея.
Понимая, что ему недоплачивают и в чем-то обделяют, Воробьев отдавал себе отчет и в том, что многого не знает и предстоит учиться, поэтому особо не протестовал. К тому же, он видел с какой решительностью, а иногда и жестокостью, Арина Степановна выгоняет неугодных ей людей, а работа Андрею, единственному кормильцу в семье, была нужна.
Так Воробьев оказался под Меншиковой: сначала в роли ученика, потом помощника, а затем директора и руководителя одного из отделов в службе Арины Степановны.
О том, как дальше развивались события, и чем всё закончилось, Андрей уже рассказывал Оскару Ильичу. Единственное, что следовало сделать теперь ─ вывести формулу обвинения.
Что в ней могло быть?
Склонность к интриганству и обману, мстительность и меркантильность в сочетании с грубостью, бессовестностью и наглостью никого не красят, но всё это не является составом преступления. Ну, такой вот человек, и?..
Вспоминая опыт общения с Меншиковой, Андрею хотелось произнести или даже прокричать слово «неблагодарность», однако он прекрасно понимал, что услышав такое, Арина Степановна вмиг превратила бы обвинения во взаимные, и отчасти это было бы справедливо.
Почему так? И как узнать, кто на круг получил больше? По мнению Андрея, это было невозможно: для Меншиковой всё сводилось к подсчету баланса по правилам бухгалтерии, где каждое решение или действие имели свою цену, подчас выраженную именно в деньгах, всё же остальное ─ вторично; Воробьев не был святым и денег не чурался, но первостепенными для него были человеческие отношения, честность и доверие, а любая материальная выгода могла быть только следствием. В результате уравнение корней не имело.
Так или иначе, до некоторых пор обе стороны были согласны с условиями договора: что-то получает один, а что-то иное ─ другой. Потом сделке пришел конец.
«Почему так произошло? Могло ли наше сотрудничество продлиться еще какое-то время?»
Долго ломать голову над этими вопросами Воробьеву не пришлось ─ достаточно было вспомнить, что предшествовало его просьбе о переподчинении…
Когда-то, будучи моложе и вдумчивей, Арина Степановна умела неплохо разбираться в людях: она видела способных; знала, как грамотно их расставлять и использовать ─ те, кого она привечала, могли рассчитывать на карьеру и значимые должности. Однако одновременно с этим её собственное участие в процессах неизбежно уменьшалось: ее протеже работали самостоятельно и вполне успешно. Собственно, так произошло и с Воробьевым.
А что делать самой Меншиковой, когда она стала ненужной подчиненным ─ ни как наставник, ни как руководитель? Как быть (или хотя бы выглядеть!) полезной для фирмы?
Первое и очевидное ─ предложить или навязать владельцам какие-то особые услуги. Так вокруг фирмы появился целый рой мелких конторок, записанных на родственников Арины Степановны: одни красили, другие чистили, третьи охраняли, а кто-то четвертый управлял всеми перечисленными.
Руководству не слишком понравился этот дерзкий и в чем-то надувательский маневр Меншиковой, но рассудив спокойно и трезво, оно махнуло рукой: офис по-прежнему был обеспечен обслугой, которая все равно не приносила денег ─ это был, как говорилось, непрофильный актив.
Привязав владельцев к себе чуть покрепче, Меншикова вместе с тем понимала, что заведовать питерскими уборщицами в фирме, имеющей глобальные претензии и филиалы на разных континентах, вовсе не значит доказывать свою нужность ─ уборщиц и их бригадиршу могут не моргнув глазом заменить, наняв других, причем не хуже.
Тогда-то Арина Степановна и начала участвовать во всех встречах разносортных инициативных групп внутри фирмы, ничего путного не делающих, но демонстрирующих и обещающих свою лояльность ─ то был клуб приспособленцев и прожектеров, а подчас и откровенных бонвиванов, намеревавшихся при этом прослыть заинтересованными в процветании бизнеса.
Меншикова была активна, предлагала новации, дружила напоказ, особенно с иностранцами. А что нужно для более крепкой дружбы такого рода? Оказывать поддержку и помощь. А как её оказывать, если ничего не понимаешь в предметной области и сам сделать не можешь? Проще простого ─ заставить работать своих людей!
Арина Степановна увлеклась и заигралась ─ то одному нужно бы помочь, то другому. И всё за счет тех, кто был здесь, под Меншиковой. Фактически, она хотела присваивать результаты чужой работы, а далее продавать их сотоварищам по клубу в качестве своей личной помощи. Что получали реальные исполнители? Ничего. Их участие и старания никого не интересовали. В то же время никто и не снимал с них повседневных обязанностей ─ делайте, что должны, а еще помогайте удерживаться на плаву начальнице, вынужденной оправдывать свое положение и жалованье.
Какое-то время Воробьева это не касалось, хотя он видел, что происходит вокруг: Меншикову, изображающую занятость; ее бесконечные спевки с такими же прохвостами; ошалелые глаза коллег, исполняющих поручения начальницы вопреки их обязанностям.
Но однажды настал черед и Андрея ─ Арина Степановна снова решила оказать кое-кому услугу, только в этот раз в холопы ею назначался Воробьев вместе с его отделом. Как отреагировал Андрей? Сказал Меншиковой в лицо, причем при свидетелях, что он об этом думает: про то, что у отдела нет ресурсов для обслуживания интересов заграничных бездельников; про то, что никакие лозунги или призывы Арины Степановны не сподвигнут его изменить свое мнение, и он прекрасно видит стоящее за ними желание обмануть и заставить делать чужую работу.
Меншикова была в ярости. До этого момента она старалась открыто не демонстрировать свою неприязнь к отдалившемуся от нее вассалу. Мелкие козни, оговор и ядовитые комментарии в его адрес не в счет. Теперь же ее прорвало ─ Арина Степановна дала себе волю наговорить гадостей и… выставила Воробьева за дверь. Андрей сделал вывод: отныне он ей враг, и ему здесь не удержаться; Меншикову не интересует его честная и добросовестная работа на фирму, требуется иное ─ покорность лично ей.
В течение последующих двух лет Арина Степановна и Воробьев почти не общались. Просьба Андрея о переподчинении осталась неудовлетворенной. Затем наступила развязка…
Так случилось, что решением некой, назовем её «деликатной», проблемы занялась именно Меншикова. Если дело выгорит, то ей честь и хвала. Для Воробьева, однако, реализация ее плана означала следующее: отдел будет в полной мере вовлечен, а сам Андрей станет не только ответственным за чужие фортели, но и на долгие годы окажется в крайне зависимом и уязвимом положении ─ все в его дальнейшей судьбе будет зависеть от Меншиковой и того, как она себя поведет. Зная Арину Степановну, Воробьев понимал ─ случись что, виноватым быть ему…
Меншикова сыграла просто, но надежно ─ Андрей или соглашается, принимая условия и ответственность, или отказывается и уходит из фирмы. Почему он будет должен уйти? Просто потому, что даже если он лично не станет участвовать, то требуемое будет делаться сотрудниками отдела: может в неурочное время или, к примеру, в выходные ─ из страха или за обещанную премию, или по обеим причинам сразу. А это вновь подразумевало его ответственность. Значит, придется уходить. Он подал заявление.
«Вот так все и произошло, формула обвинения выведена ─ меня принудили уволиться», ─ резюмировал Воробьев, сидя на кухне и меланхолично потягивая горячий чай из блюдца вприкуску с белым сахаром ─ точно так, как он некогда делал на даче в Вырице…
Следующим днем Андрей вошел в угловой портал дома Городских учреждений будучи в отличном расположении духа ─ Арина Степановна была последним из фигурантов, дела которых он определил для рассмотрения. «Сегодня расскажу о Меншиковой, и больше докладов не будет. Но что потом? Вот это ─ самое интересное!» ─ переворачивая вкладыш и закрывая за собой дубовую дверь, радовался и предвкушал встречу с чем-то новым Воробьев.
─ Здравствуйте, Оскар Ильич.
─ Здравствуйте, Андрей Сергевич, ─ делопроизводитель стоял у платяного шкафа, жестом приглашая Воробьева повесить куртку. ─ Что-то вы сегодня выглядите необычно довольным. Не иначе как принесли последнее досье?
─ Оскар Ильич, вы угадали дважды. И про то, что я на подходе, ─ Андрей хотел было сыронизировать на тему осведомленности Бориса, который все видит, даже не глядя на мониторы, но по-товарищески Воробьев сдержался, ─ и про то, что сегодня будет представлено последнее досье. Оно на Меншикову, мою бывшую начальницу, из-за которой…
─ Погодите, Андрей Сергеевич, давайте не будем забегать вперед. Вы для начала снимите рюкзак и куртку, садитесь в кресло, отдышитесь. Затем спокойно и во всех подробностях расскажите.
─ Хорошо. Мне, видимо, не терпится закончить с дознанием и перейти к следующей части нашего процесса, ─ признался Воробьев, переходя от шкафа к своему нелюбимому креслу. ─ Вы её, эту часть, когда-то назвали… не могу вспомнить…
─ Мы разберем дело Меншиковой, а потом об этом поговорим.
─ Интрига?
─ Ни в коем случае. Просто не хочу отвлекаться от главного на сегодня ─ от рассмотрения дела фигуранта.
─ Понял. Если вы не возражаете, я начну с изложения тех вводных, что привели меня к формулировке вердикта, ибо всю предысторию вы, Оскар Ильич, уже знаете, ─ теребя шнурок толстовки предупредил Воробьев.
─ Пожалуйста, я вас слушаю.
Речь Андрея не была долгой и окончилась следующими словами:
─ Меншикова не смогла меня сломать и заставить работать лично на нее, но вынудила уйти из фирмы, Оскар Ильич. Это мой вердикт.
─ Что ж, Андрей Сергеевич, ваш рассказ дополняет то, что вы говорили при наших прошлых встречах, и я могу подтвердить, что в целом согласен с вашими доводами. Есть лишь пара вопросов уточняющего характера. Вот первый из них: вы упомянули, что два года почти не разговаривали с Ариной Степановной, но она же была вашим руководителем ─ как такое возможно?
─ Оскар Ильич, все верно, была руководителем. Только вот дело в том, что работу, мою работу, мы с Меншиковой перестали обсуждать еще раньше ─ лет за пять, если не больше, до памятного эпизода с выставлением меня за дверь. То есть ее руководство было сугубо формальным ─ на уровне документов, где она была записана как начальник, а я ─ как подчиненный. В действительности Арина Степановна не знала, а вернее сказать, знать не хотела о том, что и как мы делаем.
─ Получается, что много лет вы работали самостоятельно, без участия и поддержки со стороны руководителя?
─ Да, Оскар Ильич, так и было. Меншиковой я докладывал только о своих отпусках или редких больничных. Вопросы, касающиеся численности штата отдела, окладов и премий я обсуждал с Никитой Бадловым или, но крайне редко, напрямую с Белых. С Ариной Степановной мы общались при случайных встречах во дворе или на улице ─ больше говорили на темы погоды, цветочной рассады для дачи или новых вкусных сортов пива, появившихся в магазинах. Это всё. Нет, вру, были еще общие собрания службы, включая те, что по поводу ее дней рождения, плюс пяток случаев, когда она опрашивала начальников отделов про развитие и корпоративные мероприятия в контексте нового бюджета. Ха, разок даже поддержала мое предложение. Теперь… точно всё.
─ Выглядит так, Андрей Сергеевич, как будто вы и не работали вместе.
─ А мы и не работали вместе, Оскар Ильич. Именно поэтому я так уверенно пошел с просьбой о переподчинении.
─ Тогда, Андрей Сергеевич, второй из уточняющих вопросов: вам предстояло сделать нечто и вы сочли это неприемлимым, что это было?
─ Оскар Ильич, конечно, это важно, но я не имею права отвечать. Можно я расскажу коротенькую притчу и, думаю, вы всё поймете, хорошо?
─ Конечно, Андрей Сергеевич.
─ Вот эта притча, Оскар Ильич: сидит молодой менеджер В. у себя в комнате; раздается телефонный звонок. ─ «Менеджер В., у нас закончилась туалетная бумага!» ─ «Какая жалость, господин Б.». ─ «Менеджер В., купите ее». ─ «Господин Б., этим занимается другой специалист». ─ «Она в отпуске, а вы работаете с документами. Туалетная бумага поставляется с документами, верно? Вот вы, как профессионал, и займитесь».
─ Занятная придумка, Андрей Сергеевич. Иными словами, то, что вам предстояло делать, оно…
─ Оскар Ильич, то, что подразумевалось, было чем-то вроде указания купить эту самую туалетную бумагу, ─ улыбнулся Воробьев. ─ Кстати, история из моей притчи вовсе не выдуманная ─ всё случилось на самом деле и со мной.
─ Тогда «Менеджер В.» ─ это вы, а «господин Б.» ─ это… Белых?
─ Именно так, Оскар Ильич, это был Тарас Сергеевич. Кстати, туалетную бумагу я таки не покупал ─ сослался на занятость и что-то там еще, ─ рассмеялся Воробьев. ─ Вроде как, самой Меншиковой этим пришлось озаботиться.
─ Весело у вас там было, Андрей Сергеевич!
─ Да уж, скучать не давали, ─ все еще улыбаясь, но теперь почти без настроения, согласился Андрей.
─ Вернемся к вашему рассказу. Вы упомянули, что требуемое, так или иначе, выполнялось бы отделом. Почему?
─ Оскар Ильич, во-первых, если я смог бы отвертеться от покупки туалетной бумаги (возвращаюсь к аналогии из притчи), то другие в отделе вряд ли ─ для этого требовались понимание предмета, определенные навыки и изрядная толика дерзости. Во-вторых, большинство сотрудников боялось Меншиковой. Да и зависимыми они себя считали.
─ Учитывая то, каким человеком видится госпожа Меншикова, соглашусь, что опасения не кажутся напрасными, но в чем заключалась зависимость ваших людей от Арины Степановны? Их же начальником были вы, Андрей Сергеевич.
─ Можно привести множество примеров. Вот один из них ─ медицинская страховка. Казалось бы, чего в этом особенного? Большинство серьезных фирм страхуют своих сотрудников ─ хорошие клиники, стоматология, физиотерапия и прочее. Но если Меншикова заведует страховой кухней, то всё по-другому ─ тот, кто ей нравится, получит даже с избытком, а другие могут и к специалисту профильному не попасть, ибо Арина Степановна не одобрила.
─ Постойте, Андрей Сергеевич, фирмы покупают стандартные полисы, а если и бывает градация по набору доступных медицинских услуг, то она базируется на должностном расписании или чем-то подобном, но всегда понятном и точно определенном.
─ Оскар Ильич, в том-то и дело, что при Меншиковой происходит иначе ─ да, есть узкий круг, который исходно на особом положении, но для остальных все по минимуму, за исключением случаев, когда Арина Степановна одобрит лечение или обследование. Что это означает для сотрудников? Нужно, чтобы Меншикова к ним благоволила.
─ Это домострой какой-то, Андрей Сергеевич.
─ Конечно, но это еще детские шалости, Оскар Ильич. Случается и другое, гораздо более серьезное ─ например, намечается некое переустройство внутри фирмы. Кто сохранит свои рабочие места или получит другие, не менее сытные? Те, кто мил Арине Степановне. Пусть они бесталанные, но зато ей симпатичные и преданные. Умные же и компетентные будут уволены.
─ Такое действительно было, Андрей Сергеевич?
─ Да, и происходит прямо сейчас, в эти дни, Оскар Ильич. Никчемные как работники остаются при деле и зарплате, а сильных и ответственных выгоняют. Буквально вчера узнал, что Кире Ивашовой из отдела Лизы Коваленко на днях объявили о непродлении трудового договора, а Кира, она не только способней, но и полезней полудюжины остающихся.
─ Это решение Меншиковой, Андрей Сергеевич?
─ Лиза сказала, что все было определено Ариной Степановной, даже принцип какой-то был упомянут. Сама Коваленко при этом актерствовала и чуть ли не рыдала навзрыд, объявляя Кире о грядущем увольнении. По-моему, это вдвойне мерзко, Оскар Ильич.
─ Объясните.
─ Если Коваленко не соврала, то даже считая себя подчиненной и зависимой от Меншиковой, Лиза имела возможность и права бороться за хорошего человека. Однако она спасла от сокращения не того, кто талантливей и лучше как работник, но своих товарок и их детишек, хотя все они в подметки не годятся замечательной Кире. Если же Лиза солгала, то и говорить не о чем ─ значит, это было только ее, Коваленко, решением. В любом случае она использовала порочные принципы и лекала Арины Степановны, не боясь быть упрекнутой в несправедливом подходе ─ раз так поступает старшая по рангу, то можно и ей.
─ Что ж, Андрей Сергеевич, последний вопрос: вы говорили, что если что-то пошло бы не по плану, то отвечать пришлось бы вам. Почему вы были так в этом уверены?
─ Кто бы что ни говорил, всегда отвечает начальник отдела. Это первое. А второе… Когда-то очень давно сама Арина Степановна в хвастовской манере меня предупредила, что способна на многое, включая самые гадкие трюки. Тогда это прозвучало как побасенка, но главное я услышал ─ если Меншиковой будет выгодно, или тем паче она окажется в опасности, то не остановится ни перед чем. Я хорошо запомнил ─ подставить другого не станет для нее проблемой.
─ Ответ принят, Андрей Сергеевич, спасибо. Свой вердикт вы сформулировали как принуждение к увольнению. Как вы полагаете, всё было заранее спланировано и поэтапно выполнено?
─ Не думаю, Оскар Ильич, что это была реализация заранее составленного плана. Меншикова хотела от меня избавиться, тут сомнений нет, а когда подвернулся удобный случай, она пошла ва-банк и получила нужный ей результат. По-моему, так.
─ Тогда, Андрей Сергеевич, мы не можем говорить о принуждении к увольнению. Вы сами сделали свой выбор и никто вас не заставлял поступать именно так.
─ А что мне оставалось делать? Заранее подписаться под возможным приговором?!
─ Почему бы и нет, Андрей Сергеевич?
─ Вы шутите, Оскар Ильич?
─ Нисколько. Скажите, ваши бывшие подчиненные выполнили поручения Арины Степановны после вашего ухода из фирмы?
─ Я слышал, что да, выполнили, ─ кисло усмехнулся Андрей, ─ они назвали это компромиссом, на который я, по их мнению, напрасно и ошибочно не пошел. Дурак я, мол, такой был.
─ Вот видите, они приняли иное решение.
─ Мне до сих пор удивительным это кажется! Я же им растолковал, что и почему делать нельзя.
─ Значит, они нашли способ объяснить себе…
─ А Меншикова им в этом помогла. Конечно, был элемент обмана с её стороны ─ что-то вроде сладкой облатки для ядовитого содержимого ─ доподлинно знаю, но они, я уверен, тоже всё прекрасно понимали. В итоге, гм, получили прививку дозволенности недопустимого.
─ Андрей Сергеевич, я начну формулировать вердикт, а вы его дополняйте ─ по-моему, с этим у вас не возникнет затруднений, поскольку обо всем уже было сказано. Не возражаете?
─ Оскар Ильич, я готов.
─ Итак, Меншикова Арина Степановна виновна в ненадлежащем исполнении обязанностей руководителя. Виновна в преследовании собственных корыстных интересов с нарушением прав и интересов как сотрудников, так и фирмы в целом, ─ делопроизводитель кивнул головой, предлагая Воробьеву продолжить: ─ Что еще, Андрей Сергеевич?
─ Меншикова виновна: в следовании принципам клановости и непотизма; принятии и одобрении лизоблюдства и угодничества; приоритизации личной преданности над преданностью делу фирмы; потворстве сплетничеству и доносительству.
─ Не возражаю, Андрей Сергеевич. Далее: она виновна в управлении коллективом посредством использования негативной мотивации при практически полном отсутствии позитивной; ограничении сотрудников в доступе к информации с целью усиления степени их зависимости и беспомощности. Ваш черед.
─ Арина Степановна виновна в насаждении замшелых и непродуктивных в современном бизнесе идей и практик ─ псевдоколлективизма и взаимозаменяемости; возложении на сотрудников унизительных непрофильных обязанностей. И, наконец, она виновна в создании условий, ограничивающих право сотрудников на труд, вплоть до тех, что предполагают вынужденное увольнение, ─ закончил перечисление Андрей. Он был возбужден, его дыхание сбилось, но чувствовал себя Воробьев прекрасно ─ это был своего рода катарсис.
─ Андрей Сергеевич, я бы добавил и нравственное разложение коллектива, в том числе посредством собственного примера, ─ спокойно, но жестко глядя на Воробьева поверх очков, предложил Оскар Ильич.
─ Согласен, Оскар Ильич, так было и есть сейчас. Поведение Лизы Коваленко ─ один из тому примеров. Я подтверждаю это дополнение.
─ В таком случае, Андрей Сергеевич, и я подтверждаю полную версию вердикта в отношении Меншиковой, ─ голос Оскара Ильича хотя и не изменился ─ ни в тональности, ни в силе ─ Андрей всё же почувствовал в нем что-то похожее на ожесточение.
─ Спасибо, Оскар Ильич.
─ Андрей Сергеевич, вот что еще хочу спросить, уже вне рамок дознания: как вы думаете, где и когда Арина Степановна набралась всего того, чем она руководствуется и использует, то есть всех этих непотребств?
─ Оскар Ильич, она из советского общепита, потом, после перестройки, работала в разных фирмах, стала кем-то вроде бизнесвумен. Хотя, по-моему, как была она заведующей столовкой, так ей и осталась. Только торгует теперь не пирожками-тошнотиками, а знаниями, умениями и результатами работы других людей.
─ Да пусть бы торговала, Андрей Сергеевич, не одна она этим занимается. Вот только бы не мешала добросовестно работать другим, не портила людей и их жизни.
─ Видимо, Оскар Ильич, иначе Арина Степановна не может ─ слишком прочно въелось в неё всё то мерзопакостное, что было при любимом ею, насквозь гнилом и лживом, простите, совке. И это, увы, неизлечимо.
─ Это не болезнь вовсе, а низость, аморальность, безмерная жадность и прочее ─ их не лечат, за них наказывают.
─ Согласен. Но как наказывать, Оскар Ильич? Что может быть инструментом?
─ Андрей Сергеевич, у меня есть предложение: выйдем на улицу и прогуляемся в вашу сторону ─ мне как раз нужно зайти в магазин неподалеку отсюда, за воском. По дороге и поговорим?
─ Тогда я собираюсь, Оскар Ильич? Шторы задерну.
─ Замечательно. За мной кухня и входная дверь.
Товары для пчеловодов продавались на Садовой, рядом с домом Городских учреждений. Пока Оскар Ильич получал свой заказ ─ два килограмма вощины, Андрей изучал ассортимент и силился понять назначение выставленного на витринах инвентаря: ножей хитрой формы, чудных дымарей «с ограждением», дорогущих медогонок и всего прочего, очень далекого от быта горожанина.
«Целая наука! Жаль, что не разбираюсь, но это интересно», ─ Воробьев любил узнавать новое, а если была такая возможность, то и осваивать это на практике.
─ Андрей Сергеевич, заказанное при мне, можем идти дальше. Только народа слишком много на Садовой, может пойдем по Екатерининскому? Там тише и спокойнее.
─ Я не против, Оскар Ильич, никуда не спешу, ─ Воробьев было замялся, но потом все-таки спросил: ─ Вы назвали канал Грибоедова Екатерининским, тогда почему не Кривушей?
─ Не знаю. Для меня он как был, так и остался Екатерининским ─ это из бабушкиных рассказов, ─ пожал плечами делопроизводитель, ─ а то, что речку так когда-то называли, да, я в курсе.
─ Для рисунка русла имя «Кривуша» очень подходит, ─ усмехнулся Андрей. ─ Бывает быстрее пройти по соседним улицам, чем по петляющим набережным ─ я почти всегда так и делаю.
─ Так вы же не спешите или?..
─ Нет, Оскар Ильич, пойдемте к каналу.
Оказавшись на набережной канала Грибоедова, у Вознесенского, Воробьев и Дордт пошли в сторону Гороховой. Пару минут помолчали, разглядывая проплывающие мимо катера и кораблики с туристами, а потом Андрей не выдержал:
─ Оскар Ильич, я спрашивал вас о следующей части процесса. Собственно, недавнее упоминание мною инструмента… для наказания, это, гм, наверное, тоже относится к этой новой части.
─ Да, Андрей Сергеевич, вы всё правильно говорите… Фигуранты определены, их дела рассмотрены, вердикты вынесены. Теперь нам нужно привести приговоры в исполнение. Что вы думаете о магии в этом контексте?
─ Я?.. Не готов ответить, ─ Воробьев был не столько удивлен, сколько смущен ─ он никак не ожидал такого вопроса от делопроизводителя, за которого Андрею в тот момент почему-то стало даже стыдно. ─ Оскар Ильич, вы это всерьез спрашиваете или юморите так?
─ Андрей Сергеевич, я спросил серьезно, а мой вопрос имеет прямое отношение к следующему этапу процесса ─ наказанию виновных.
«И все-таки я вляпался! Ведь уже в день знакомства было ясно, что тут патологией какой-то пахнет. Теперь всё очевидно: он ─ чокнутый! И что теперь? Сразу вызвать ему психовозку? Или поддакивать и валять дурака, а потом бежать подальше и навсегда? Не, ну я, дурак, и вляпался!» ─ Воробьев не мигая смотрел на солнечные отблески на поверхности воды в канале и боялся шевельнуться, чтобы никоим образом не выдать свои мысли и чувства.
«И долго я так буду стоять, глядя на воду? Гм, кстати успокаивает. Ладно, надо как-то выходить из этого глупого положения.»
─ Оскар Ильич, я мало что об этом знаю… ─ по-прежнему не двигаясь, начал Андрей, ─ ну, о магии. Книжки какие-то читал фантазийные, фильмы смотрел про ведьм и колдунов…
─ Андрей Сергеевич, с ведьмой я вас непременно познакомлю: она ─ замечательный и интересный человек, к тому же мой хороший друг. А с колдуном вы уже знакомы.
─ Что?
«Всё, дело труба! Ведьма, с которой меня познакомят… Колдун, которого я знаю? Он?! Оскар Ильич?!» ─ Воробьеву хотелось выразиться жестко и нецензурно, но случилось обратное ─ он тихо и почти что шепотом спросил:
─ Вы ─ колдун?
─ Андрей Сергеевич, можно использовать другое определение: волхв, волшебник, чародей, кудесник, оджха, маг. Мне, например, по душе именно последнее. Оно нейтральное и со словом магия созвучно ─ корень-то один.
─ *****! ─ все-таки выругался, причем громко и протяжно, Воробьев.
─ Вот, уже лучше! А то стоите истуканом, что не понять: живы ли, мертвы ли, ─ рассмеялся Дордт.
Андрей оторвал взгляд от воды и резко повернулся к делопроизводителю:
─ Понимаете, если бы вчера… Да что вчера?! Если бы сегодня утром кто-нибудь стал мне рассказывать про магию и прочее, я, и это в лучшем случае, рассмеялся бы в ответ, сочтя его чокнутым. В худшем же случае ─ послал бы такого рассказчика куда подальше, заподозрив в нем лжеца и мошенника. И вдруг… такое говорите вы, Оскар Ильич!
─ И что?
─ Ну, а как?! Посудите сами: мошенником я вас считать не могу, поэтому остается один вариант ─ вы…
─ Чокнутый?
─ Да! ─ внутренне Андрей удивился своей беспардонности, но не остановился: ─ Не буду скрывать: в самом начале нашего знакомства у меня были кое-какие подозрения на этот счет, но потом вы ни разу не давали повода так думать. И вдруг ─ магия, колдуны, ведьмы… Я не знаю как реагировать, Оскар Ильич.
─ Андрей Сергеевич, по-вашему, всякий, кто говорит о магии или практикует её, то он рехнулся? Вы сами признались, что мало о ней знаете, верно? Тогда кто дал вам право записывать в душевнобольные людей, не имея при этом даже элементарного представления о предмете их интереса?
─ Оскар Ильич, я не…
─ Нет, вы именно так и поступаете ─ огульно обвиняете других в слабоумии и неадекватности, но одновременно с этим делаете вид, что вы растеряны и удручены, потому как рядом с вами оказались идиоты.
─ Я никого не обвиняю, Оскар Ильич! ─ взвился Андрей. ─ Я не могу принять, что человек, которого я искренне уважаю…
─ Может быть знает и понимает несколько больше, нежели вы? Так?
«Он… прав? Тогда выходит, что я все-таки дурак, только по другой причине ─ сужу людей, не понимая того, о чем они говорят?» ─ Андрею было неприятно в таком признаваться, но желание организовать свои мысли и тем же временем быть искренним положительно перевешивало.
─ Оскар Ильич, логика на вашей стороне, я мог ошибаться. Никогда не был мистиком ─ даже будучи крещенным православным, я в церквь-то приходил всего пару раз по-серьезному, то бишь не как посетитель музея. А в оккультизме и его направлениях я вообще ничего не смыслю ─ никогда с подобным не соприкасался. Даже не интересовался этой темой.
─ Андрей Сергеевич, не могу сказать, что это хорошо, но оно нам на руку! ─ протягивая с улыбкой руку, ответил делопроизводитель. ─ Мы сейчас распрощаемся до вашего следующего визита, а к нему, пожалуйста, подготовьте короткий рассказ о том, что вы считаете магией и как её используют люди. Специально ничего изучать не нужно. Договорились?
─ Я думал, что мы…
─ Наш план на сегодня полностью выполнен, Андрей Сергеевич, а у меня есть еще одно дело ─ в нашем доме затеяли очередной ремонт и меня попросили сделать фотографии, так сказать, в момент «до», ─ в подтверждение своих слов Оскар Ильич приоткрыл сумку и показал компактный аппарат известной немецкой марки. ─ Я когда-то выставлял свои работы, посвященные дому и его истории, а теперь неудобно отказывать ─ прослыл домовым фотохроникером, ─ делопроизводитель принял на мгновение деланно важный вид, а затем рассмеялся.
─ Оскар Ильич, конечно, не стану вас задерживать ─ дело важное, ─ улыбнулся в ответ Воробьев. ─ А по поводу рассказа о магии, не знаю… не уверен, что получится связно ─ повторюсь, я об этом крайне мало знаю.
─ Ничего страшного, будем вместе разбираться. До свидания, Андрей Сергеевич! ─ следующими, представшими взору Воробьева, были спина и седой затылок господина Дордта, спешащего на зеленый свет пешеходного перехода.
─ До свидания, Оскар Ильич! ─ произнес вослед уходящему делопроизводителю Андрей.
«Магия… Что это?! Мне в библиотеку идти?» ─ дабы никто не увидел его шального взгляда, Воробьев снова повернулся к воде: «Где у вас книжки для чокнутых? Как какие?! Про магию, ведьм и колдунов, естественно!.. Сущий бред!»
В библиотеку, вне сомнения, Андрей не пошел ─ простояв на канале с полчаса или около того, попив чая с солеными фисташками («Как я умудрился взять их вместо конфет?»), он вернулся к дому Городских учреждений в надежде если не посоветоваться, то хотя бы просто поговорить о сегодняшних новостях с Борисом. Однако подойдя к двери подсобки охранника, Воробьев увидел висящую на тощей веревочке табличку, сообщавшую, что обитатель помещения находится «на обходе».
«И ты, Борис? Все от меня сегодня убегают или прячутся: как сговорились. Ладно, пойду домой, поиграю с ребенком ─ он-то уж точно будет мне рад!»
Дома в тот вечер тоже не сложилось так гладко и идиллично, как мечталось Андрею. Прежде, чем он уселся на ковер с сыном и кубиками, Воробьева несколько раз отругали: сперва за не вынесенный утром мусор, потом за неправильную расстановку кастрюль на верхней кухонной полке (ручки оказались повернуты не в ту сторону), а в довершение ─ за пару его бейсболок, не убранных вовремя в шкаф и всем мешающих на вешалке в прихожей.
«Магия ─ это точно не моё. Вот только зашла о ней речь, так сразу всё пошло наперекосяк. Ладно, надо пораньше лечь спать и постараться забыть обо всем хотя бы до утра, а еще лучше ─ на недельку-другую», ─ с этой мыслью Андрей откупорил бутылку пива и пошел в душ.